[mad-collect]

Начну-ка я выкладывать свои работы с ЗФБ.
Пратчетты, миди, второй левел:

Название: Рукописи не сгорят
Автор: БК-тем
Бета: Estimada, Fekolka
Размер: миди, 4143 слова
Пейринг/Персонажи: Лю-Цзе, Камнелиц Ваймс, Смерть
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Даже смерть цареубийцы - всего лишь момент истории. Человек исчезает, но его вера, его идеи остаются... Вот только как им это удается, когда город хочет стереть малейшее упоминание о человеке без остатка?

История состоит из великих событий и событий никем не замеченных. Впрочем, если событие никем не замечено, то его, вроде как, и не было вовсе, стало быть и состоять из него история не может. А то, чего нет, не может ни на что влиять. По этому истории необходимы наблюдатели, и роль этих наблюдателей сложно переоценить.

Четыреста Восемьдесят Шестой Настоятель отложил небольшую потрепанную книгу, вздохнул и, в поисках душевного равновесия, обратил свой взор на сад камней. Его крепкие пальцы выбивали по обложке ритм самого Времени…

Вернее САМОЙ времени, потому что Время на Диске женского пола, о чем было известно только Монахам Времени. Знание этого факта позволяло им не слишком удивляться некоторым странностям.

Время было капризно, непостоянно, требовало внимания и бережного обращения к себе.

— Мне кажется, да нет, я просто уверен, что нам стоит обратить внимание на Анк-Морпорк, — сообщил Настоятель одному из самых авторитетных монахов.

Лю-Цзе кивнул и покосился на предложенную ему в начале разговора чашку. В чашке был чай с маслом яка, а к её глиняном боку прилип кокон неизвестной бабочки.

Нынешнее воплощение Настоятеля уже вышло из того возраста, когда ему требовалась помощь, чтобы удержать тяжелый чайник, но еще не избавилось от юношеского пыла. Иначе он ни за что не сказал бы такую банальность. Монах бережно повернул чашку, чтобы лучше видеть, как из трещины в коконе появляется голубой бутон сложенных крыльев, и прислушался к словам собеседника.

— Всё дело в Ваймсе. И борьбе за свободу. Всех этих якобы неожиданных изменениях в мире… — вещал Настоятель, хмуря брови.

— Которого Ваймса вы имеете в виду? — уточнил Лю-Цзе. — И которую борьбу за свободу?

— Я имею в виду того, без которого этот твой вопрос был бы бессмысленным! — Настоятель хлопнул ладонью по столу. — Честное слово, иногда мне кажется, что ты надо мной смеешься. Скажи, неужели ты не знаешь, скольких людей вдохновили его поступки?

— Скорее удивили и разозлили, — пробормотал Лю-Цзе.

Бабочка расправила крылья и теперь неуверенно переставляла тонкие лапки, решаясь отправиться в полет.

— А его записи? — увлеченный Настоятель ничего не услышал. — Ты знал, что даже лорд Ветинари и леди Марголотта Убервальдская в последних интервью для «Обзоров всего и вся» назвали его дневник в числе книг, наиболее впечатливших их в юности? Якобы именно благодаря этому дневнику они познали истинное значение слова «идеализм» и многое другое. Целый десяток скандальных политических фигур в разное время упоминали, какой трагедией было бы, не извлеки народы Диска уроков из этих записей… А про сумасшедших поэтов, вдохновившихся его идеями, я не хочу даже упоминать!

Лю-Цзе заерзал. Вопрос о юности леди Марголотты был скользкой темой даже среди монахов времени. К тому же ответственность за любовь нынешнего Настоятеля к периодическим изданиям косвенно лежала лично на Лю-Цзе. Братья не переставали осуждающе сверлить взглядами его спину, видя причину беды в «Ещегоднике», который старый монах повесил на специально отведенную для прессы стенку в монастырской уборной.

На глазах у монаха движения бабочки замедлились. Могло показаться, что её сомнения затягиваются, но Лю-Цзе часто видел, как действует конденсированное время на мельчайшие детали бытия. Бабочка попятилась, яркие, как небо, крылья начали сворачиваться, как лепестки диковинного цветка на закате. Насекомое, попавшее во временную петлю третьего типа, не спеша забиралось обратно в кокон. И делало это далеко не в первый раз.

— Ты многое повидал, Лю-Цзе, — взгляд Настоятеля стал тверже. Теперь несложно было поверить, что в этом молодом теле сокрыт разум, которому не одна тысяча лет. — Ты знаешь людей. Более того, ты знаешь, как действуют люди, приходя к власти… И тем не менее записи Камнелица Ваймса продолжают существовать. Такова история. Отправляйся и проследи, чтобы она произошла.

* * *


По буровато-зеленым водам Анка ползли к морю обломки, осколки и обрывки. Конечно же, их несли не быстрые волны могучей реки. Волновалась поверхность Анка только когда по руслу проходилась стая мигрирующих кротов-экстремалов.

Тысячи деловитых черных муравьев сновали туда-сюда по застывшей между берегами жиже и подгоняли других муравьев, несущих щепки, обрывки и памятные блюда, с которых была счищена вся позолота. Большинство муравьев-надсмотрищиков на самом деле были муравьями-менеджерами, выросшими в стенах Незримого Университета. Как интеллигенты в миллионном поколении, эти муравьи хорошо умели организовывать работу ради всеобщего блага… Хотя среди них попадались и муравьи-по-знакомству, только имитирующие бурную деятельность. И даже муравьи-с-очень-полезными-связями, норовящие утащить часть выброшенных городом богатств в свой оффшорный муравейник посреди клатчской пустыми. Люди на обоих берегах все выбрасывали и выбрасывали, а муравьи подхватывали и подхватывали, не задумываясь о причинах такой щедрости.

Сегодня из города утекал не просто хлам, который горожане поленились выбросить куда-то еще. Это были обломки нового режима, блестящие идеи, которые попытались прийти на смену монархии. А теперь жители обоих берегов спешно избавлялись от всех воспоминаний об этом недоразумении. Причем избавлялись из-под полы и по ночам: никто не хотел быть застигнутым на улице с обновленным флагом или дарственной кружкой от Не Потерплю Несправедливости Ваймса в руках. Переписываемые вдохновленными поэтами размышления о свободе шли на растопку печей, в которых запекалось жаркое для вернувшихся к власти аристократов.

Люди, еще шесть месяцев назад вместе с «железноголовыми» выкрикивающие громкие лозунги, теперь вопили на площадях новые имена и вторили новым обещаниям. Приветственно бросали цветы под колеса карет, украшенных теми самыми гербами, которые недавно сжигали… Возвращать или выбрасывать в реку трофеи, правда, никто из них не собирался. Горожане были прагматичны, а не глупы.

Человек, смотрящий через крошечное зарешеченное окошко на город, на самом деле мог видеть только кусок внутреннего двора, стену и несколько крыш. Но он достаточно долго прожил в Анк-Морпорке, чтобы знать, чем заняты люди вне поля его зрения. Муравьев он не предвидел, но если бы кто-то ему о них рассказал, человек бы не удивился. В конце концов, он оказался в этой маленькой комнатке именно потому, что не мог предвидеть всего.

— Как думаешь, они когда-нибудь найдут те безделушки из сокровищницы графов Анкских? — поинтересовался бывший командор стражи, бывший глава восстания и бывший… на самом деле, очень много кто «бывший» Ваймс. Лицо его не выражало ничего, кроме обычного упрямства и легкого скептицизма. — Надеюсь, у парней, которые их взяли, хватит ума от всего избавиться, прежде чем Тупиш или Силаччия отправят своих людей обыскивать все каморки в поисках моих сторонников…

Сутулый лысый уборщик, подметавший один из углов камеры, знал, что заключенный обращается не к нему, но пожал плечами и вежливо пробормотал:

— Кто знайть, — край его грязной оранжевой одежды коснулся упавшего на пол скомканного листа. — Кто знайть?

Старичка с метлой новый комендант отправил убирать камеру именно потому, что тот был иностранцем, почти не понимающим по-анк-морпоркски. Их Лордства — самопровозглашенные городские наместники в количестве одиннадцати штук — требовали ежедневно удостоверяться, чтобы посаженный в самую высокую башню Зимнего Дворца человек не вырыл подкоп и не сбежал. Комендант же испытывал перед обреченным пленником некоторое, ему самому не вполне понятное благоговение и пытался обеспечить этому человеку, уничтожившему само понятие о невозможном, подобающее обращение. Это включало в себя возможность если не бриться, то умываться, пару книг из библиотеки, чай с дворцовой кухни и порядок в камере. Ежедневная уборка гарантировала, что любые подкопы и разобранные стены будут найдены. Что удивительно — скрежещущие зубами и наперебой требовавшие бросить бывшего командора в самую глубокую яму наместники даже не попытались возражать.

Комендант лично ощупал все складки на причудливой одежде подметальщика. Наместники еще на первом собрании велели принести в камеру письменные принадлежности: должно быть, в надежде, что Камнелиц в отчаянии напишет полное самоуничижений письмо, которое поможет Их Лордствам почувствовать себя хозяевами ситуации. Или зашифрует карту, ведущую к тайнику, куда мародеры спрятали королевские драгоценности. А через пять дней каждый из оставшихся восьми правителей города прислал записку, в которой велел передавать все записи арестанта ему лично.

С тех пор Ваймс не пытался передать ни одной записки, а наместников осталось пять. Комендант ждал, когда проблема решит сама себя и останется всего один наместник, которому он и отнесет все прилежно собранные бумаги. У получившего их человека даже не возникнет подозрений в том, что подчиненный от него что-то утаил: бывший командор с пониманием отнесся к ситуации и проставлял на страницах своих записей порядковые номера. И даже попытался переплести стопку уже исписанных листов в какое-то подобие книги. Это никого не удивило: запертые в пустых маленьких комнатках люди находили себе самые необычные развлечения. Взять к примеру эфебского философа Грухуса, случайно закрытого на десять лет в кладовке собственной женой и за время заточения доказавшего, что пингвины с вот такими бровями – это скорее кактусы, чем сорт сыра. Или одного из пяти близнецов короля Щеботана, который отливал из переплавленных булавок самые маленькие на Диске железные маски… Увлечения ремеслами комендант всецело одобрял: они не оставляли заключенному временя для подготовки к побегу.

Карманов на оранжевой одежде подметальщика не было, но в ведре с мусором оказалось несколько обрывков и мятых листов. Комендант вытащил их — не то, чтобы вечно улыбающийся старик мог быть причастен к какому-то заговору, но работа есть работа — и небрежным взмахом руки позволил уборщику спуститься по лестнице.

Уборщик засеменил вниз по потертым ступенькам. То и дело он останавливался, чтобы сгрести скопившийся в углах мусор. Иногда он опускал тяжелое ведро и опирался на стену, чтобы перевести дух.

Люди могут думать, что замки и дворцы строятся из камня. И они правы. Но точно так же правы те, кто скажет, что дворцы строятся из интриг и тайн. Улыбчивый лысый старик подметал во всех уголках Зимнего Дворца. Некоторые особо требовательные к собственному комфорту наместники даже отправляли его — разумеется не лично, сами Их Лордства факта существования уборщика не осознавали — прибираться в потайных проходах и коридорах внутри стен. Самые самовлюбленные из наместников не желали пачкать камзолы, подглядывая за соправителями. Самые разумные не желали, чтобы паутина и пыль поведали кому-то об их любопытстве.

Опершись на стену, подметальщик прислушался к доносившемуся через хитроумную систему щелей разговору.

— Я еще раз объясняю, что мы НЕ МОЖЕМ забросить его на луну, — устало повторял лорд Себяхвал. — Даже если используем ту машину для взбивания заварного крема, которую вам построил Чертов Тупица Джонсон.

— Это не моё желание! — завизжал граф Заикинс. — Это желание самого Анк-Морпорка! Мы должны сровнять с землей все дома, в которых он жил, перестелить мостовые, которых касались подошвы его сапог, сжечь книги, которых он хотя бы касался, чтобы вырвать с корнем его дикие идеи. Предать заслуженно смерти всех, кто повторял его слова, чтобы эти люди не отравляли своими речами великую душу нашего города! Мы не можем осквернить нашу священную землю, похоронив в ней этого мерзкого преступника!

— Но мы могли бы утопить его в море. Или зарыть где-нибудь в пустынях Клатча, — подал голос лорд Тупиш.

Повисло молчание. В глазах правителей Анк-Морпорка такой ответ на вопль Заикинса означал бы отказ от любой территории, где будет покоиться Ваймс.

— Тупиш, ты… просто помолчи, ладно? — вздохнул лорд Силаччия.

— А что я?! — судя по шуму, огромный лорд вскочил, отшвырнув стул. — Думаете, я позволю кому-то взять деньги из казны на отплату работы Джонсона только потому, что вы используете это недоразумение для казни? Пока ключи у меня — плати за всё сам.

— Кстати об этом, —кашлянул Себяхвал. — Не пора ли вам передать ключи на всеобщее хранение? Мы ни в коей мере не сомневаемся в вашей честности, но такое единоличное владение может породить ненужные слухи…

— Это какие же? — теперь лорд ударил по столу и перевернул кубок. — Я — наместник Анк-Морпорка, такой же, как и вы. По-вашему, среди нас, здесь, мог оказаться человек, не осознающий груза своей ответственности, не способный устоять перед соблазнами? Я радею только о благе…. Благополучии… Впрочем, не важно. До тех пор, пока мы не передадим власть в надежные и в высшей степени достойные руки, ключи останутся у меня.

— А решать надо быстрее, — проскрипел граф Подмигель. — Мы здесь все отлично понимаем, что наш совет просуществует ровно до возвращения Овнца. Если конечно никому из здесь присутствующих не удалось напасть на след Спасенных По Божественному Провидению потомков нашего несчастного покойного короля.

Последовало неразборчивое, исполненное трагизма бормотание.

— Так я и думал, — шорох ткани позволял предположить, что Подмигель пожал плечами. — Прошу подумать еще раз. Мы не можем объявить нового правителя, пока этот предатель дышит. Со стороны Овнца было, конечно, очень благородно отправиться на границы, сдерживать пытающихся воспользоваться смутой клачцев, но… рано или поздно у кого-то закончатся солдаты. Или его жена произведет на свет очередного сына, и старик поймет, что хочет видеть его королем. Мы не может позволить себе тянуть.

— А Овнец не организует еще один переворот? Он или вернется с верными войсками — вы знаете, рядовые любят командиров, которые не боятся сами идти в бой, — или не вернется вообще.

— Овнец уважает традиции. Он примет любого короля, если тот не будет ездить на верблюде и носить тюрбан... Главное, чтобы этот король, к возвращению армии, уже крепко сидел на троне.

— Но мы не можем казнить Ваймса прямо сейчас, — подал голос Силаччия.

— Только не повторяй всю ту чушь про его сторонников, которые могут явиться на площадь и отбить своего лидера, — фыркнул Тупиш. — Хотя бы здесь и сейчас признай, что надеешься на это. Ты их выманиваешь, даешь шанс организовать себя, чтобы мы поймали их всех разом.

— А как еще мы сможем узнать, кто из этого отребья уволок обломки короны и цепь? Это же национальное достояние! Как мы можем провозгласить короля Анк-Морпорка, когда в любой момент кто-то может объявить своего?

— Мои люди уже собирают сведения. Послезавтра мы начнем внезапные обыски и аресты сочувствующих, — вмешался Заикинс. — Я уже объявил награду всем, кто сообщит об известных ему участниках восстания…

— А из чьей казны вы предлагаете платить эти вознаграждения? Это же Анк-Морпорк! И часу не пройдет, как нам заложат весь город, включая тогда еще не рожденных младенцев!

— Господа, прошу, вернемся к главному вопросу! Как мы казним бывшего командора Ваймса? И помните, это должно быть поучительно и не допускать слухов о том, что он выжил...

— Насмерть затопать его слонами! Тысяча слонов, прошедшая город из конца в конец и наступившая на этого богохульника. Люди навсегда это запомнят!

— Почему, когда речь заходит о зрелищах, все всегда вспоминают слонов? И именно тысячу? Хорошо, добавляю еще один пункт: казнь должна быть по возможности недорогой. Все согласны?

— Наши короли никогда не жалели денег на показательные казни.

— Их величества устраивали эти в высшей степени поучительные зрелища за счет королевской казны. В том было их божественное и неоспоримое право. Но сейчас короля нет. Казнить Ваймса нам придется за НАШИ деньги.

Повисло молчание. Лю-Цзе переступил с ноги на ногу и размял ладонью уставшее плечо.

— Может, просто дадим ему выпить яд? Как тому философу. В саду моей жены великолепная коллекция трав… — наконец подал голос граф Заикинс.

— Не будьте мелочны, — перебил Тупиш. — Может, лошадь. Или две лошади? На чистокровного жеребца приятно посмотреть.

— И что должны сделать твои лошади, залягать Предателя до смерти? По-твоему, это зрелищно?

— Наши боевые кони, в броне, с королевскими гербами… Главное, что это будет совершенно понятный символ победы рыцарства над плебеями!
Монах времени покачал головой и подхватил ведро.

Аристократы могли часами обсуждать детали казни человека, но, оказавшись в своих кабинетах и спальнях, думали о Ваймсе не иначе, как с суеверным ужасом. Власть королей Анк-Морпорка, несомненно, была божественной, и он уничтожил эту власть одним взмахом топора. Может, цели выбившегося в люди, а после предавшего своего благодетеля стражника и не могли уместиться в их хитрых головах, но что-то более примитивное вопило: «Не злите этого человека!». Словно цареубийца и сам был богом. Или хотя бы пророком когда-то послушной им религии под названием… закон.

Потому что именно на Законе для бывшего стражника строилась любая свобода. И теперь этот Закон, как вышедшее из-под контроля чудовище, взирал на городских наместников из каждой тени… Нет, от Камнелица необходимо было как можно скорее избавиться. И вместе с ним избавиться от ужасающего понимания, что привычное, изобретенное ими и ради них оружие, однажды, снова может обернуться против своих хозяев.

Казнь была тем моментом истории, который не нуждался в наблюдении монаха. У смерти этого человека и так будет слишком много свидетелей. Задача Лю-Цзе была другой. И ему, впервые за долгое, долгое время начинало казаться, что он не справляется.

Не Потерплю Несправедливости Ваймс умрет, но размышления, записанные им в камере, должны прочитать люди, которым предстоит родиться через несколько сотен лет! Даже у монаха Времени времени оставалось всё меньше, а он так и не нашел того самого, неизвестного, который вынесет из башни книгу в самодельном матерчатом переплете.

Какое-то время он думал, что книгу сохранит для себя комендант, но этот человек был слишком предан своему долгу. Потом подозревал в сентиментальности или банальной забывчивости будущего патриция. Но после нескольких подслушанных разговоров и личной встречи в тайном ходу не сомневался — этот человек уничтожит книгу, едва бросив взгляд на первую страницу. Кроме него в камеру больше никто не заходил.

И всё же был кто-то, способный проникнуть куда угодно. Кто-то настолько уважающий Камнелица Ваймса, что вынесет его дневник и спрячет в самой надежной библиотеке на Диске.

Вздохнув, Лю-Цзе принялся за работу: ему еще надо было подмести лестницу, ведущую из Малой Бордовой Гостиной в Крысиный Зал. И пронаблюдать, как наместников останется трое.

* * *


— ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ЧАЙ. И КАРРИ ТОЖЕ НЕПЛОХ, — сообщил Смерть, поднимая взгляд от похожего на табуретку стола. Глазницы его были пусты, но сомнений в том, куда именно он смотрит, никогда и ни у кого не возникало. Хотя большинство людей обычно даже не догадывались о его присутствии. — ТЫ УВЕРЕН, ЧТО НЕ ХОЧЕШЬ САМ СЪЕСТЬ ЭТО?

— Я не голоден, — отмахнулся Ваймс и обмакнул перо в чернильницу. — Не знаю, кто выдумал эту чушь про то, что твоя близость делает еду вкуснее…

— НАВЕРНОЕ, ЭТО ОЧЕНЬ МИЛО С ТВОЕЙ СТОРОНЫ, — заметил двухметровый скелет, поудобнее устраиваясь на краю жесткой кровати. Насколько вообще может удобно устроиться скелет. Затащить настоящую арестантскую койку наверх башни ни у кого не хватило настойчивости, так что бывший командор спал на кровати, принадлежавшей безумной шестиюродной кузине королевы, ранее обитавшей в комнатке. — В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ У МЕНЯ ОЧЕНЬ МНОГО РАБОТЫ ЗДЕСЬ.

— Ожидаемо, — мужчина пожал плечами и почесал подбородок. — Но я всё равно рад, что ты заглядываешь.

Если бы у Смерти были брови, они бы приподнялись. Хотя арестант всё равно бы этого не увидел, потому что полностью сосредоточился на последней чистой странице в книге.

— Не сомневаюсь, что эти напыщенные идиоты прямо сейчас изобретают для меня максимально сложный и болезненный способ казни… Пойми меня правильно, против тебя лично я ничего не имею. Ты хорошо выполняешь свою работу, я хорошо выполняю свою… По крайней мере, выполнял. Так хорошо, как понимал её. Я ведь был простым городским стражником, я знаю, что с человеком могут произойти вещи, гораздо худшие, чем встреча с тобой. Хотя признаюсь честно, когда увидел тебя в первый раз, то решил, что кто-то из них решил сэкономить и подсыпал мне крысиный яд.

— ЭТО БЫЛ ОЧУДНОЗЕМСКИЙ ЧАЙ, — поделился обширными знаниями Смерть. — У НЕГО ВСЕГДА ТАКОЙ ВКУС. ДУМАЮ, ТЫ ВИДИШЬ МЕНЯ ИЗ-ЗА ФИЛОСОФСКОГО ПАРАДОКСА. Я УЖЕ ОБЪЯСНЯЛ ТЕБЕ: С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИСТОРИИ ТЫ ВРОДЕ КАК УЖЕ МЕРТВ, ОСТАЛИСЬ ДЕТАЛИ. ИЛИ Я ОБЪЯСНЯЛ ЭТО НЕ ТЕБЕ, А ДРУГОМУ КОМАНДОРУ ВАЙМСУ…

Ваймс ухмыльнулся. Прежде чем заняться освобождением человечества от оков, он действительно был неплохим стражником и привык делать выводы из оговорок собеседников. Конечно, Смерть не ответит, если спросить его о будущем, но бывшему командору хватало и того, что он мог понять сам.

В этом мире у него оставалось всего два незавершенных дела — постараться доставить как можно меньше удовольствия ублюдку, который возьмется дирижировать его казнью, и…

— Думаю, очень удачно, что ты заглянул сейчас, — заговорил Ваймс, отложив перо. — Боюсь, что мне здесь больше не к кому обратиться с просьбой.

— ТЫ ВЕДЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я СОВЕРШЕННО НЕПОДКУПЕН, НЕУМОЛИМ И БЕЗЖАЛОСТЕН? — напомнил Смерть, сгребая ложкой с тарелки последние кусочки. — И ЧТО МЕНЯ СОВЕРШЕННО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ВАША ПОЛИТИКА И ДРУГИЕ ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ? И ЧТО НИ НА ОДИН ТВОЙ ВОПРОС Я НЕ ОТВЕЧУ?

— Конечно, — бывший командор кивнул и наконец обернулся к собеседнику. Он действительно видел вещи, гораздо хуже вежливой, сытой Смерти. — Я не стал бы даже заговаривать с тобой о подобном. Меня беспокоит беспорядок, который останется после моей казни.

В глубине пустых глазниц черепа вспыхнули и погасли голубые искорки.

Мужчина счел это предложением продолжать.

— Я попросил принести мне несколько книг из библиотеки Незримого Университета, — он кивнул на стопку в углу стола. —Но одну из них необходимо вернуть до конца месяца. Так написано в карточке, — Ваймс протянул Смерти книгу, которую держал в руках, открыл на форзаце и показал линованный библиотечный листок. — Я опасаюсь, что, когда со мной покончат, ни у кого не дойдут руки вернуть её вовремя. Если их вообще вернут. Ты можешь попасть куда угодно — уж я-то знаю, — и в Университете тебе тоже приходится бывать. Не занесешь по дороге?
Искры в глазницах Смерти вспыхнули еще ярче. Будь он человеком, можно было бы сказать, что он вытаращился. Потом свечение померкло, словно Мрачный Жнец прикрыл глаза.

— ТЫ ПРОСИШЬ МЕНЯ ЗАНЕСТИ КНИГУ В БИБЛИОТЕКУ? МОЖЕТ, ТЫ ЕЩЕ И ЖЕЛАЕШЬ УЗНАТЬ, БУДЕТ ЛИ КОГДА-НИБУДЬ У АНК-МОРПОРКА ПРАВИТЕЛЬ, КОТОРОМУ ТЫ НЕ ЗАХОТЕЛ БЫ ОТРУБИТЬ ГОЛОВУ?

Бывший стражник криво ухмыльнулся и поскреб заросший щетиной подбородок:

— Нет, ты же не рассказываешь людям такие вещи. Ты уважаешь законы. Я тоже уважаю законы. Не понимаю, почему люди постоянно стараются их обойти. Если законы справедливы, в этом нет необходимости.

Ветер швырнул в маленькое зарешеченное окно запах дыма и заковыристое проклятье, выкрикнутое с акцентом Сестричек Долли.

Смерть протянул руку, бережно закрыл книгу, посмотрел на обложку и убрал в рукав своего черного балахона.

— СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕТ, — напомнил он.

— А ты — есть, — кивнул Камнелиц Ваймс, отворачиваясь к окну. — Я буду ждать тебя завтра.

— ТЫ БУДЕШЬ, — подтвердил Смерть. — А СЕЙЧАС НЕ ПОДСКАЖЕШЬ, КАК ЛУЧШЕ ДОБРАТЬСЯ ДО КРЫСИНОГО ЗАЛА? У МЕНЯ ТАМ ВСТРЕЧА С ЗАИКИНСОМ И СИЛАЧЧИЕЙ.

— Надо же, я был уверен, что этот писклявый граф продержится дольше, — с легким удивлением отметил убийца короля. Но двухметровый скелет уже исчез из его камеры.

* * *


Библиотека Незримого Университета была самым безопасным местом в мире. В случае если вы — книга, которую кто-то хочет уничтожить. Для всех остальных форм жизни и не-жизни огромный зал представлял угрозу. Угрозу испортить нервы, бродя среди стеллажей в прямой видимости библиотекаря. (Среди этих полок у заядлых библиофилов частенько начинались приступы паранойи: их ни на секунду не покидало ощущение чьего-то пристального взгляда). Или угрозу пропасть без вести, отдалившись от регистрационного стола слишком далеко и повстречавшись с матерыми фолиантами, прикованными к полками тяжелыми цепями. (Вовсе не для того, чтобы защитить книги от воров, как имели возможность убедиться некоторые члены гильдии, которые уже никогда никому ни о чем не расскажут.)

Более-менее без страха ходить по библиотеке мог только её хранитель — обычно книги ему это позволяли. Но библиотекарь не был единственным.

Смерть провел длинным и без всяких иносказаний костлявым пальцем по полке. Окажись поблизости наблюдатель, у него обязательно сложилось бы впечатление, что огромный скелет шевелит отсутствующими губами, повторяя алфавит. Впрочем, зачем бы обладающей абсолютной памятью антропоморфной сущности такое делать?

Скелет вынул из рукава небольшую книгу, стер рукавом капельку клейкого вещества, пахнущего капустой и специями, и поставил книгу на отведенное для нее место. Промежуток между книгами оказался для нее немного узок, словно, находясь в пользовании, том прибавил в весе десяток глав.

Послышался повторяющийся шорох прутьев по камню. Маленький лысый старик в оранжевых одеждах вышел из-за стеллажа, прислонил метлу к полке со словарями и начал разминать уставшие от долгой работы ладони. Не было ничего удивительного в том, что смешной иностранец остановился отдохнуть, подальше от бдительных глаз библиотекаря и студентов.

— История происходит, — сказал он, ни в коем случае не глядя на двухметровый скелет, который замер с так и не опущенной рукой, как ребенок, пойманный на краже варенья. В конце концов, он не был волшебником, а значит не мог его видеть. — Законы не нарушаются. Знаешь, я по странице выносил всё, что он выбрасывал. Сначала это действительно были его записи, но потом он понял, что всё, что он пишет, отбирают при обыске. И я стал находить листы из "Зборника Наилучшей И Найнижнейшей Любовнай Лирики"...

— КНИГУ ВСЁ РАВНО ПРИНЕСЛИ БЫ СЮДА, — сказал Смерть, ни в коем случае не обращаясь к человеку. — Я ПОМНЮ, КАК ЧЕРЕЗ СЕМЬ ЛЕТЬ БИБЛИОТЕКАРЬ НАЙДЕТ ЕЁ, ВОЗМУТИТСЯ, ОСТОРОЖНО ВЫЙМЕТ ЛИСТЫ И ВОШЬЕТ ИХ В НОВУЮ ОБЛОЖКУ. Я ПОМНЮ, КАК ПРИДУ ЗА ПЕРВЫМ ПОЭТОМ, ОТКРЫВШИМ ЭТУ КНИГУ. ПОМНЮ, КАК НА МОЕМ МЕСТЕ БУДЕТ СТОЯТЬ ДРУГОЙ ВАЙМС И С ТРУДОМ ЧИТАТЬ СЛИШКОМ ДЛИННЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ. Я ПОМНЮ, КАК В СТРАЖУ ВСТУПИТ ПЕРВЫЙ СВОБОДНЫЙ ГОЛЕМ... Я СДЕЛАЛ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО БЫ И БЕЗ МЕНЯ.

— И всё-таки ты сделал то, о чем он попросил, — прищурил лукавые глаза Лю-Цзе. — Ты очень уважаешь человека, который делает то, что должно быть сделано.

— УВАЖЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ, — в этот раз в грохочущем голосе Смерти появилось что-то, чего раньше никогда не было. — Я ПОМНЮ МНОГИХ ЛЮДЕЙ, ИСПОЛНЯЮЩИХ СВОЙ ДОЛГ. ДАЖЕ В ЭТОМ ГОРОДЕ. ДАЖЕ КОГДА ОНИ ЗНАЛИ И БУДУТ ЗНАТЬ, ЧТО ВСЁ ЗАКОНЧИТСЯ МНОЙ.

— Кстати "Зборник" был просто ужасен, — покорно сменил тему уборщик. — Никакого чувства ритма. Все удачные стихи нагло украдены у щеботанцев, да еще и переведены не лучшим образом. Ваймс оказал Библиотеке услугу...

Но Смерть опять исчез, не закончив разговора.

Смерти вообще было свойственно всё прерывать.

Лю-Цзе вздохнул, подхватил метлу и отправился в свой укромный уголок, рядом со столом библиотекаря. Попытка разжечь в библиотеке огонь, чтобы вскипятить воды для чая, была одним из наиболее верных способов самоубийства, поэтому монах просто достал из лежащего на краю циновки узелка чашку и какое-то время разглядывал разводы на обожженной глине.

Потом он вышел во двор Незримого Университета и поставил чашку на крыльцо. Выглянувшее солнце с недоумением коснулось её своими лучами, кокон треснул, голубые крылья распахнулись, и бабочка в тысячный раз сделала свой первый в жизни взмах крыльями.
Может, этот взмах был чуть сильнее прежних. Может, сказалась удаленность от монастыря и накапливающих время катушек. А может, в крохотном сознании бабочки каждый раз откладывались воспоминания о неудачных попытка и она не сдавалась, запоминая свои ошибки и продолжая стараться... Маленький голубой цветок вспорхнул с глиняного бока, сделал круг, испытывая силу своих крыльев, чувствуя воздух вокруг себя, и исчез.

Лю-Цзе улыбнулся, поднял кружку и отхлебнул чай. Его не интересовало, куда отправилась бабочка и как сложится её судьба. Главное, что она покинула кокон и теперь ничто не будет таким, как прежде.

На полке в библиотеке стояла книга...