Весь мир - Теория Абсурда... на практике
Название: Неизвестное дело о Джеке Потрошителе
Автор: БК-тем
Бета: bettelgeyze
Размер: миди, 15494 слова
Пейринг/Персонажи: стражники, Шерлок Холмс, Джон Ватсон
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: R – NC-21
Предупреждения: Кроссовер с "Шерлоком Холмсом" А.К.Дойля, расчлененка
Краткое содержание: Вся правда о том, почему никто так и не смог поймать Джека Потрошителя.
Примечание: по заявке
читать дальшеКогда я просматриваю мои заметки о Шерлоке Холмсе, то нахожу немало удивительно интересных дел, подробности которых никогда не становились известны публике из газет. Случаются среди моих записей и дела, не без причин скрытые от любопытного ока британцев – общественные покой и порядок не должны подвергаться опасности из-за одного лишь тщеславия вашего покорного слуги. Мой друг Шерлок Холмс же не придает значения тому, что многие из его побед навеки останутся в тайне.
Наряду с некоторыми другими историями, эта никогда не покинет моего рабочего стола, но записать её я, как участник невероятных событий, обязан.
* * *
Небо заволокло тучами. С Анка дул холодный, пронизывающий ветер, заставляя тощих крокодилов – гордых независимых одиночек – сбиваться в стаи и держать путь вдоль побережья Круглого моря туда, где вода была теплее. Их более успешные в охоте на собак, рыб и моряков собратья ворочались в своих вырытых в иле норах, изредка высовывая наружу морды, и зевали. Осень вступала в свои права.
Игорь городской Стражи с трудом протолкнулся через столпившихся у моста натуралистов, занятых конспектированием повадок анк-морпоркских ящеров. Наблюдавшей за его перемещениями Ангве показалось, что он смог проделать это только благодаря врожденной способности оказываться у людей за спинами.
– Я так понимайт, Гильдия Белошфеек понефла непредфиденную потерю? – поинтересовался покрытый шрамами стражник, приподнимая шлем, чтобы поприветствовать даму и старшего офицера.
С одной стороны, будучи убервальдской баронессой, Ангва вполне вписывалась в категорию «старых мафтероф», от служения которым Игорь сбежал Анк-Морпорк, с другой – Ангва тоже сбежала подальше от традиций Древней Страны, что их, по своему, роднило.
– Сегодня у тебя отличный акцент! – не удержалась и подколола соотечественника девушка. – Это что, смесь диалекта предгорий и Злобенского?
Конечно, между собой два не совсем человека могли бы поговорить и на убервальдском. Но тогда Игорь принялся бы коверкать слова на манер жителей Очудноземья или начал заикаться. Игори никогда не говорили слишком правильно или внятно, это было просто не в их правилах.
Налетевший ветер принес крики молодых чаек, рискнувших нырнуть в плавучую помойку, которую представлял из себя Анк, и прохладу. Над дверью в «Комнаты с почасовой оплатой» заерзал один из констеблей-горгулий, ему было поручено присматривать за всеми входящими и выходящими. Чаек, как и голубей, часто звали летучими крысами, и он мечтал проверить, есть ли у этих птиц еще какие-то сходства. К несчастью, чайки пристрастия к сидению на статуях не питали.
– И-ио-орх р-рибо-ы! – крикнул каменный монстр, задрав голову к окну второго этажа.
Это означало «Игорь прибыл!», а значит, Ангве пора было сопроводить последнего наверх, в комнатку три на три шага, которую она предпочла бы больше никогда не видеть. Но быть стражником означало посещать неаппетитные – или очень аппетитные на взгляд её внутреннего волка – места почти каждый день.
– Думаю, «непредвиденная потеря» – правильное название. Разве что госпожа Лада решила внести в прейскурант пару услуг, которые можно предоставить только один раз, – сказала Ангва и подала Игорю знак идти следом.
Поножовщина, пьяные драки, семейные или соседские ссоры были пусть и не менее трагичны, что убийство наверху, но укладывались в рамки нормального, обыденного. Сегодняшний же случай… Для разнообразия, Ангве было даже спокойно от того, что покрытый шрамами и швами человек – человек ли? – беззвучно крался у нее за спиной.
Анк-Морпорк был огромным человеко-гномо-трольим муравейником, и обитатели его не славились терпением и любовью к ближним. Но в нем случалось не так много преднамеренных убийств, не попадающих под определение естественной смерти по глупости и не совершенных руками профессиональных убийц в черном. И даже тогда это были просто удары половинкой кирпича по голове или пара тычков ножом для чистки морских ежей. Или крысиный яд в кофе Достабля – вопрос, что же в тот раз убило жертву на самом деле, так и остался открытым. Но на этот раз человека не зарезали, чтобы убить, а убили, чтобы разрезать.
Свет, пробивающийся через маленькое запыленное окно, казался таким плотным, что еще чуть-чуть, и его можно было бы трогать руками. Кровать, занимавшая собой едва ли не половину комнаты, была заправлена, словно её и не собирались использовать по назначению. То, что когда-то было Мэгги Почти-Смитт, белошвейкой четвертого ранга, лежало сверху, на вытертом покрывале. Голова её была запрокинута, густые волосы разметались, словно она ворочалась во сне. На округлом белом бедре темнел синяк, очевидно набитый еще при жизни. Больше о том, что это тело когда-то было живым, не напоминало вообще ничего. С разрезанным животом и вытащенным наружу ворохом внутренностей, уложенная, как готовая к упаковке кукла, она казалась настолько мертвой, словно никогда не дышала и не разговаривала.
– Тепьер я понимайт, почему меня потребовали на мефто префтупления, – протянул Игорь, заглядывая в комнату через плечо девушки и сдвигая шлем, чтобы почесать затылок. – Я о таком только от дедуфки слыфал.
– Вместо сказок на ночь? – мрачно пошутил подпирающий косяк командор Ваймс. Он крутил в пальцах так и не раскуренную – чтобы не мешать работе оборотня – сигару и выглядел так, словно растерзанный труп подбросили ему на порог.
– Ф чифле лекфий о маниакальных прояфлениях у мафтеров и методах конфервирофания их трофееф, – пояснил эксперт. – Я так понимайт, фройляйн Задранец уже фидела… это.
– Капрал обещает, что будет в порядке через «пару минут», и я её не виню, – ответил глава Стражи, пробуя сигару теперь еще и на зуб. – Отправил их с Моркоу опрашивать обитателей соседних комнат. Хозяйка ничего полезного пока не вспомнила, только, что эта белошвейка часто снимала комнату. Но к клиентам она не присматривалась.
Сэмюэль Ваймс не столько информировал подчиненных, сколько подводил итоги вслух.
– Хорофо, фто фы не открыли окно, – покачал головой Игорь, осторожно подступая к кровати. Между нею и дверью был совсем небольшой квадрат свободного пола – кто-то сумел впихнуть в комнату еще и стол со стулом.
Ангва и Ваймс переглянулись. Чтобы дотянуться до оконной щеколды, кому-то пришлось бы перегнуться через смертное ложе, больше похожее на верстак мясника.
Платье белошвейки, аккуратно свернутое и почти не запачканное кровью, лежало на столе, башмаки, со свернутыми в комки чулками внутри, стояли у его ножки. Там же, где валялась большая, слишком большая для девушки без шляпы, булавка. Даже не смотря на защиту Гильдии, подопечные госпожи Лады всегда предпочитали иметь под рукой что-то небольшое и острое. Это было разумно, хоть и не всегда помогало.
У клиента, которого Страже теперь предстояло разыскать быстрее Тетушек милосердия, тоже оказалась пара острых предметов в карманах. А может и не только пара – слишком причудливо выглядели некоторые следы на теле.
– Выглядит так, словно кто-то начитался трактатов по клатчской медицине и решил проверить, правда ли в них написана, – озвучил своё мнение Ваймс.
Ангва поёжилась. Ей очень хотелось, чтобы всё так и оказалось, потому что в едва уловимом среди ароматов смерти запахе убийцы не было ноток явного безумия. С другой стороны, когда безумие можно учуять, его уже становится видно и невооруженным глазом.
Кроме того, безумие – понятие растяжимое. В мире, особенно в некоторых старых и мрачных замках среди вековых сосен, подобное зрелище можно было увидеть, просто спустившись на кухню. Кухню уважаемой семьи оборотней, естественно. Отец Ангвы был слишком ленив и щедр, чтобы догонять бросивших ему вызов всякий раз, но гордость рода обязывала побеждать. Девушка потратила многие годы на то, чтобы изгнать из памяти образы еще недавно уверенных в себе, здоровых и раскрасневшихся на морозе людей, превратившихся в изгрызенные туши, которые потом подбирал их Игорь…
Игорь Стражи разве что не облизал печень, выискал в куче внутренностей конец кишечника, хмыкнул, осмотрев место разреза, и принялся сматывать его, будто обычную бельевую веревку. Сделав мотка три-четыре, он снова хмыкнул, что-то проворчал и громко потребовал принести какой-то непонятный, явно алхимический инструмент. Командор убрал сигару, вышел и вернулся с фарфоровым тазом для умываний. Он привык работать с людьми – и нелюдями, – которые давят на окружающих своим чрезмерным образованием, и давно наловчился угадывать, о чем идет речь по жестам и интонациям.
Смотанный кишечник был спешно уложен в емкость, где он сразу показался гротескно жутким, пожалуй, даже слишком окровавленным, для вырезанного из тела. Ко всему прочему, он протекал. Воздух в комнате, до того просто тяжелый и с металлическим привкусом, сделался еще и кислым.
– Можешь как-то вернуть все эти части внутрь, чтобы мы могли вынести тело, ничего не потеряв по дороге? – Ваймс использовал командный голос, чтобы вернуть увлекшегося Игоря в реальность.
Тот вздрогнул, заметил, наконец, кто ему ассистирует, и смутился.
– О та, конефно, фэр, - прошепелявил он. – Профто убийфа был не флифком аккуратен. Так много слуфайных порефоф… Я боялфя, что фапафкаетфя фсё офтальное. Было бы офень неудобно работать, фэр.
– Случайные порезы, говоришь? – выловил из бормотания самое главное Ваймс. – Значит, наш парень или плохой врач с самоучителем, или не врач вовсе.
– Я уферен, фто в следуюфий раз у него полуфится горафдо аккуратнее! – с понятным только Игорям энтузиазмом заверил убервальдец.
– Этого я и опасаюсь, – Ваймс переглянулся с Ангвой и, наконец, закурил. – Потому что у нас… дело рук криворукого брадобрея.
Услышав такой неожиданный вывод, Ангва и Игорь принялись коситься по сторонам. Наконец девушка разглядела несколько приоткрытых дверей в темноте коридора – почуять людей через смрад было невозможно.
– Да, сэр, – громко подтвердила она. – Я так и передам патрульным. Ох уж эти любители игр поострее.
Слухи в Анк-Морпорке и так распространялись быстрее, чем монеты исчезали из карманов пьяницы, а после того, как Уильям де Словв принялся выпускать свою газету… Стоит только произнести слово «маньяк», как к вечеру Стражу ждет просто море избитых граждан, которым не повезло выглядеть подозрительно. А в худшем случае еще и десяток убийств, которые только и ждавшие случая брошенные подруги и истеричные соседки попытаются выдать за самооборону. Горожане никогда не упускали своего.
Несмотря на предосторожности новость всё же просочилась. Конечно. Её опубликовала не «Правда», чей главный редактор благоразумно ограничился короткой заметкой о смерти члена уважаемой гильдии и официальным, но красочным заявлением госпожи Лады, а одна из газет помельче. Тех, которые мелкие торговцы пирогами и крысами покупают по полдоллара за пачку, чтобы свернуть из них бумажные пакеты. По понятным причинам читателей у номера с сенсационной статьёй оказалось множество.
Тетушки рыскали повсюду. Напуганные их стараниями клиенты требовали – очень анонимно – принять меры. За четыре дня глава одной из крупнейших гильдий, к тому же платящей наиболее существенную для городского бюджета часть налогов, дважды лично посещала Псевдополис-Ярд.
Поэтому не было ничего удивительного, что когда ступени, ведущие на второй этаж Псевдополис-Ярда заскрипели, Ваймс тут же напрягся. Но почти сразу отметил: «Это всего лишь Фред», и вернулся к работе. Потом, поставив кляксу на отчете, уже с мрачным предчувствием определил, что сержант Колон спешит. Это значило, что случилось что-то из рядов вон выходящее… Или Шнобби снова одолжил его сапоги. За капралом в последнее время стала водиться такая привычка.
Но сержант Колон был бледен, потел, словно на дворе середина лета, и, что хуже всего, улыбался с маниакальной радостью. Такое выражение лица у ветерана бывало, когда он натыкался на огромную проблему, а потом, совершив логический кульбит, обнаруживал, что обязанность разбираться с ней можно спихнуть со Стражи на кого-то другого.
– В Пресно-соленом переулке зарезали и немного выпотрошили волшебника, – выпалил Фред, отдав честь и сверкая глазами. – Я уже отправил констебля сообщить об этом аркканцлеру. Пусть эти бормотуны в халатах не разбрасывают своих покойников по эту сторону стены. Дела волшебников – это проблемы Университета, а не города!
Только то, что Фред, как ни крути, был его старшим товарищем и прослужил в Страже на пару лет больше, помешало Ваймсу со стоном уткнуться головой в гору бумаг, похоронившую под собой его стол.
Трактир «Полтора бегемота» находился в тупичке и впечатление создавал на удивление приятное и мирное. Говорили, что последнего завсегдатая, устроившего действительно серьезную драку, убило отломившимся куском вывески лет пять назад. Никто из стражников не мог припомнить, правда это или нет, но рассохшиеся деревянные силуэты над входом хозяин менять не стал. В конце концов, новое название быстро прижилось, а бегемотов хватило бы еще на троих драчунов.
Пиво здесь наливали почти неразбавленным, а крыс успешно подавали в специальном меню для гномов. Хозяева исповедовали какую-то причудливую религию, вынуждающую их отмывать все полы с моющим средством дважды в неделю, а посуду и того чаще. Над трактиром сдавались две или три комнаты – в зависимости от того, не приехали ли к владельцам родственники – но белошвеек сюда приводили не ниже второй категории, слишком часто здесь стирали простыни.
Услышав название, значащееся в справочнике для туристов на первой странице, среди мест, рекомендуемых для желающих наиболее скучного и безвредного для здоровья отдыха, Ваймс едва не попытался поклониться столу еще раз.
Что могло занести в «Бегемотов» волшебника? Не весьма посредственная кухня, это точно. Может, его навещали внучатые племянники, милые и мирные капустные фермеры, и вспыхнул спор из-за наследства? Долголетие волшебников многим спутывало карты… Но всё равно гости «Бегемотов» редко были склонны к потрошению.
Завсегдатаи трактира уже вовсю обсуждали произошедшее, склонившись над досками для Баца и хитросплетениями домино. Взбешенная, что свидетельствовало о её немалой душевной крепости, посудомойка, она же уборщица, она же официантка, она же дочь владельцев, проводила стражников по узкой, выкрашенной светлой краской лестнице наверх. Комнатка, куда провели слуг закона, была довольно просторной – по меркам перенаселенного города. В ней могло поместиться человек десять, рассевшись на кровати, столе, подоконнике и лавках. Её единственный обитатель лежал на полу и вряд ли собирался за это платить.
Версию с внучатыми племянниками пришлось отбросить – у покойного едва начала отрастать борода. Вместо необъятной профессорской мантии волшебник был облачен в студенческую робу с прилипшим к подолу анчоусом. Шляпа его – развеивая последние сомнения о принадлежности покойного к магической братии – погребла под широкими обвислыми полями его голову. Высокая острая тулья, возвышающаяся над телом почти на метр, притягивала внимание, не давая сразу заметить нож. Тот был воткнуть между Не Такой Большой Бетой и Почти Наверняка Альфой, которые были частями кривоватого созвездия Лягающейся Лошади, вышитого на спине.
– Прямо под лопатку, – сокрушаясь, покачал головой Моркоу.
– Немного левее сердца, – Ваймс прошел в комнату и склонился над телом. – Или парень дернулся, или убийца только примерно знал, куда нужно бить, чтобы всё кончилось быстро.
Шелли тоже подошла к убитому и принялась выискивать взглядом что-нибудь, что можно было засунуть в бумажный пакет.
– По крайней мере, его не выпотрошили, – протянула она. – А владелец говорил…
Ваймс приподнял шляпу.
Голова волшебника была повернута набок, и вместо левого глаза зияла дыра. Кровь, вытекшая пока убийца орудовал ножом, запачкала лицо мертвеца. Кто-то попытался стереть её куском ткани, но только размазал.
Вот это было по-настоящему плохим знаком. И к тому же уликой. Убийца зашел достаточно далеко, чтобы забрать кусок своей жертвы с собой, но при этом попытался придать мертвецу достойный вид. Возможно, они были знакомы… Или это была попытка задобрить мстительный дух – в городе хватало тех, кто верил, что у волшебников со Смертью особые отношения.
– Здесь был тот же человек, который убил белошвейку, – мрачно заявила Ангва четвертью часа позже. – Комнаты тут моют «Белителем Чуднодива», это немного сбивает с толку, но я уверена, – девушка кивнула в сторону двери. – Я проследила его через весь зал, но… запах слишком выцвел, словно он ушел каким-то другим путем.
– Псих, который вырезает куски у волшебников и белошвеек, – пробормотал командор.
– Но на этот раф у него, и прафда, полуфилофь горафдо аккуратнее! – попытался утешить товарищей по оружию Игорь. – А ф фледуюфий раф будет ефе лутфе!
Ваймс застонал.
– Может всё не так плохо, сэр, – подбодрил его Моркоу. – Возможно, у убийцы просто плохое зрение, и он не смог отличить мантию от платья. Некоторая украшенность наряда могла показаться ему вызывающей.
* * *
Было начало сентября, и английская погода явила себя во всей ужасающей обитателей континента красе. Ветер завывал в дымоходах, как напоминающий о бренности бытия призрак, дождь то барабанил в окна, то швырял в них целые пригоршни воды, от чего даже в нашей квартире на Бейкер-стрит, в самом центре Лондона, мне казалось, что океан решил поглотить нашу непокорную землю, и я слышу рокот приближающихся волн.
Пациенты мои предпочитали в такое время мучиться своими хворями под защитой теплых стен своих домов. Воистину выгнать человека за порог в такой вечер могла только крайняя нужда или неудержимая тяга к приключениям. Та самая, что отправила в путь героев Рассела, в чтение о которых я был погружен, устроившись поближе к камину и прикрыв ноги пледом. Изредка я бросал взгляд поверх книги на моего друга Шерлока Холмса, который в мрачном расположении духа изучал свою картотеку.
Дурное настроение Холмса объяснялось отсутствием клиентов со сколь бы то ни было сложными загадками для него. Не считать же за задачу, достойную такого выдающегося ума, как у моего друга, поиск браслета с сапфирами, украденный у графини горничной её сестры. Если и было в том деле хоть что-то нетривиальное – так это то, что с просьбой о расследовании к нам явился брат другой горничной, из-за происшествия незаслуженно лишившейся места.
– Возможно, вам стоило бы также отложить дела и успокоить свои чувства приятным чтением, – обратился я к Холмсу и взглянул на обложку старого ежемесячного журнала, оставленного им после завтрака в кресле, что стояло по другую сторону камина. Должен признать, поняв, что именно вижу, я поразился. – Вот уж не заподозрил бы в вас любителя Дикенса! Мне казалось, что «Записки Пиквикского клуба» для вас слишком легкомысленны.
– Не вижу ничего поразительного в интересе к рассказам, занимающим умы всех лондонцев, независимо от сословия и достатка, – пожал плечами мой друг, не отрываясь от бумаг. – С моей стороны было бы недальновидно игнорировать то, что у всех на устах. Кроме того, сталкиваясь с самыми неприглядными сторонами жизни человек неизбежно либо озлобится, либо взрастит в себе чувство юмора. А злость – неподобающе сильная и губительная для стройности размышлений эмоция. Я же, как вам известно, сильным чувствам не подвержен…
Разговор наш был прерван дребезжанием дверного звонка, возвестившего о том, что одного из нас вот-вот вырвут из тепла и уюта неотложные дела. Знакомые миссис Хадсон не имели привычки поднимать переполох, обрывая веревку.
Мои опасения, что господин Беркли-Смитт пренебрег рекомендациям или лихорадка пожилой мисс Норрис вернулась, были развеяны топотом по лестнице. Так грузно ступать мог только инспектор Лестрейд.
Сыщик Скотланд-Ярда ворвался в двери без стука, принеся с собой отголоски ненастья. Он был облачен в свою привычную куртку, шарф на его шее сбился, а обычно изжелта-бледное лицо раскраснелось. Выглядел он не столько запыхавшимся от быстрого подъема, сколько взбешенным. Причины его гнева недолго оставались тайной.
– Холмс, я вынужден просить вас отложить все дела, сколь бы важными они ни были, – ограничившись лишь коротким приветствием, инспектор тут же перешел к делу. Он не пожелал сесть и беспрестанно расхаживал у камина взад-вперед, роняя с одежды капли на ковер. – Расследование хотят передать Эберлайну, но я чую, что дело серьезное, а он ни за что не согласится привлечь вас!
Я привычно не стал вмешиваться и задавать вопросов, поскольку уже знал, что в подобном состоянии инспектор слышит только то, что хочет. Холмс же в ответ на мой вопросительный взгляд лишь пожал плечами и снял с секретера свою шляпу. Если он и догадался, о чем пойдет речь и куда нам предстоит отправиться – я не собирался оставаться в стороне, – то не спешил делиться своими выводами.
– Возможно, вы не слышали об убийстве женщины в Уайтчепеле несколько дней назад, – не завершив очередной оборот, Лестрейд рухнул в пустующее кресло. Я успел лишь порадоваться, что страницы журнала спасут новую обивку. – Конечно, оно далеко не первое, в Ист-Энде и вокруг него не протолкнуться от ирландских оборванцев, евреев и нищих чуть ли не с Карпат. Пьянство, драки, кражи, опустившиеся женщины – последним достается как от соседей, так и от других наших добрых горожан…
– Вы говорите о мисс Николз, чье тело было обнаружено на Бакс Роуд, – прервал объяснения инспектора мой друг. – Подозревали, как мне помнится, мясника. Что же настолько невероятное обнаружило расследование, что вам потребовалась моя консультация, да еще так спешно? Ваш мясник оказался непричастен, потому что совершено еще одно убийство?
Лестрейд открыл было рот, но тут же закрыл его и устремил на Холмса полный подозрений взгляд из-под нахмуренных бровей.
– Вам что-то известно, – наконец произнес инспектор.
– О нет, некоторые из изученных мною ранее дел, включая события в Париже много лет назад, утвердили меня в уверенности, что среди жестоких убийц существует совершенно отдельный тип безумцев. Они одержимы манией преступления, не ища от убийств иной выгоды, кроме личного удовольствия. Служители закона редко связывают жертв таких убийц друг с другом, что позволяет преступникам уходить от заслуженной кары. Я неоднократно пытался привлечь к этому факту внимание ваших коллег и даже обсуждал вопрос с одним профессором… Отличительной чертой подобных безумцев является, на мой взгляд, то, что они никогда не ограничиваются одним убийством. Смерть мисс Николз могла быть печальным, но закономерным следствием выбранного ею способа заработать себе на жизнь. Но вы, один из лучших специалистов лондонской полиции по расследованию убийств, пришли поговорить о ней спустя несколько дней и в такой ужасной спешке, что выскочили из кэба еще на углу и бежали по лужам… – мой друг уже набрасывал на свои плечи плащ. Вашему покорному слуге же, чтобы переодеться, требовалось заглянуть в свою комнату, а упускать хоть несколько фраз из столь заинтересовавшего меня разговора не хотелось. Увы, оставшись в гостиной, я лишил бы себя возможности следовать за Холмсом и Лестрейдом на место нового преступления.
Полицейский кэб отвез нас на Хэнбери-стрит, узкую неприветливую улочку, вряд ли знавшую когда-то лучшие времена. На заднем дворе одного из домов Лестрейд провел Холмса к брезенту, расстеленному на земле. Именно здесь ранним утром была обнаружена зарезанной некая Энни Чепмен. Несмотря на слова Лестрейда о том, что живот покойной был вскрыт, мои познания в анатомии не пригодились – тело давно увезли в городской морг и положили на лед.
Несколько простуженный, что, на мой взгляд, было в такую погоду вовсе не удивительно, констебль, принес пару ламп, чтобы мой друг мог заняться поиском улик, и Холмс поспешил приступить к делу. Увы, дождь смысл почти все следы, но, осмотрев землю под брезентом со своей обычной тщательностью, мой друг издал возглас ликования.
– Посмотрите сюда! – он указал нам с Лестрейдом на отпечаток ботинка, ранее прикрытый старой промасленной газетой с налипшей чешуёй – одним из множества свидетельств того, что лондонцы, выбирая между порядком и рыбой с жареным картофелем, неизменно отдавали предпочтение последнему. – Этот след либо принадлежит очень грузному человеку, либо тому, кто вынужден был удерживать на руках тело. Кем бы ни был этот человек, убийцей или свидетелем, который мог с ним разминуться, он износил подошвы, ходя по мостовым, а значит, должен был выделяться среди местных обитателей.
– Вы полагаете, это был клиент? – уточнил инспектор. Как мне показалось – подобная деталь мало что меняла – только слепой ни разу не осудил нравы, скрываемые под фасадом крайней благопристойности обитателей столицы. Положа руку на сердце, я был более чем уверен, – если бы не полицейские мундиры, мужчин, обычно обитающих на мощеных улицах, на Хэнбери-стрит было бы больше, чем местных жителей.
Поездка в городской морг также не принесла, на мой взгляд, никаких важных сведений. Тело Энни Чепман уже было изучено, но я всё же помог Холмсу провести повторный осмотр.
В длинной подвальной комнате было также прохладно, как и на улицах, но к счастью, не сыро. Под потолком висели запахи спирта, формалина и табачного дыма. Мертвую женщину оставили на столе, и теперь она лежала перед нами в свете ламп, словно оплывшая восковая фигура. Убитая была далеко немолода и вовсе не красива, но богом и природой ей было даровано немало здоровья, чтобы выдержать жизнь в нищете, голоде и холоде. Некоторые мои чисто одетые и модно причесанные пациентки, мучимые тысячей недугов, позавидовали бы крепкому телу, способному родить троих или пятерых детей, не приговорив свою владелицу к мукам и смерти. Я никогда не был специалистом по женским болезням или повивальным делам, но свою долю тяжелых родов повидать успел еще в Афганистане. Жизнь всегда пробивала себе дорогу, как трава, всходящая на выжженной земле, иногда людям просто был нужен врач – военный и англичанин он, или нет. Возможно, именно потому рассеченное чрево женщины показалось мне богохульной насмешкой над чудом материнства. И над той трагедией, когда ради спасения одной жизни врачу приходится поставить под угрозу другую.
Холмс, как ему было свойственно, не стал тратить время на воспоминания и иллюзии. Он с азартом идущей по следу гончей принялся рассматривать грязь под ногтями убитой, то и дело сетуя на поспешность работников покойницкой, омывших тело.
Трубочный пепел толстым слоем лежал на небольшом подносе для бумаг, очевидно заменявшем дежурному коронеру пепельницу. Отчет его, тем не менее, был составлен весьма детально. Если бы не упоминание в нем, я бы и не подумал вооружиться парой пинцетов, чтобы раздвинуть края раны и заглянуть в разрезанный убийцей живот несчастной.
Увы, и здесь я не смог совершить никаких достойных упоминания открытий, лишь подтвердить утверждения о том, что матка женщины была удалена, и что с ножом убийца обращался мастерски – чувствовался несомненный опыт. У меня мелькнуло неприятное подозрение, что безумцем, которого разыскивают Скотленд-Ярд и Холмс может оказаться кто-то из моих коллег, но сама мысль о подобном была мне отвратительна, и я поспешил выбросить её из головы. Холмс также изучил разрез на животе и раны на шее, хмыкнул, указал мне на пару оставленных пальцами синяков, никем прежде не замеченных, и написал о них записку коронеру.
Уже в тепле и тишине нашей квартиры, когда я отгонял мрачные мысли горячим грогом, мой друг поделился некоторыми соображениями.
– Я полагаю, что, прежде чем зарезать, Энни Чепман придушили. Это объяснило бы, почему никто не услышал криков или хотя бы предсмертных хрипов, – сказал Холмс, раскладывая на столе со своими химическими инструментами спичечные коробки. Я припомнил, что уже видел их у него в руках прежде. – Убитая было крепкой женщиной и ей, наверняка, не раз приходилось защищать себя, в том числе и от грабителей. Убийца не стал рисковать, из чего я могу заключить, что он или умен, или уже убивал прежде… Как жаль, что меня не позвали раньше, и я не мог увидеть шею Мэри Николз, записи коронеров прискорбно неполны. Возможно, она вовсе не была первой жертвой этого безумца…
Высыпав содержимое одного из коробков на стекло, мой друг на какое-то время прервал разговор, словно вовсе забыл обо мне. Ведомый любопытством, я подошел к столу и увидел, что Холмс пристально изучает кучку земли или глины. Наконец, с удовлетворенным видом отложив инструменты, он откинулся назад, скрестил ноги и объявил:
– Ватсон, я нашел в грязи некоторые совершенно необычные вкрапления. Уверен, что человек, которого мы разыскиваем, прибыл из другого города. И города, расположенного довольно далеко, – это почва не из Лондона и даже не из ближайших графств!
Произнося эти слова, даже мой друг и представить себе не мог, насколько окажется прав. Но не буду забегать вперед и поведаю обо всем по порядку.
* * *
После прохладной недели облака расползлись, и солнце решило напоследок побаловать двуединый город своим вниманием. В Анк-Морпорк пришло «штрафное лето», как его называли на равнинах Сто. Ученые списывали это на причудливую спираль вращения светила вокруг диска, но зачастившие по дорогам с телегами фермеры подозревали, что оно просто любит осенние ярмарки и распродажи. Даже раскаленный огненный шар не мог бы устоять перед «Салениями па дивяноста центав – бочка в адни руки» и «Удивительными ниваабразимыми карнеплодами».
Вдали от рынков штрафное лето тоже использовали по полной – командор городской Стражи совершенно не понимал, как можно сидеть дома в такие чудесные теплые ночи, и до полусмерти пугал патрульных, возникая у них за спинами, стоило тем сбиться с шага и подумать о том, чтобы срезать путь. Перемещения Ваймса по городу были так хаотичны, что страдающий бессонницей математик, мимо окна которого командор проходил минимум дважды за ночь, на их основе написал прославившую его в узких кругах задачу. Для пары десятков нелицензированных воров, тоже оценивших прелести теплых ночей, эти перемещения закончились куда более печально. С другой стороны, на каждого из них мог наткнуться не Сэм Ваймс, а патруль Гильдии воров – так что со временем парни могли даже проникнуться к главе Стражи благодарностью.
Возросло количество арестов за лежание пьяным у трактира и поэтические дебаты с использованием гипербол тяжелее полутора килограмм. Звездочеты падали с крыш, газетчики печатали сенсацию за сенсацией. Белошвейки также порадовались более подходящей для их нарядов погоде.
Казалось, что единственным, кто не воспользовался штрафным летом, был убийца белошвейки и студента-волшебника. После случившегося в «Полутора бегемотах» он как в воду канул. Капитан Моркоу, считающий, что в каждой пословице есть крупица истины, отправил десяток троллей-констеблей с лопатами прочесывать Анк, но самые свежие из найденных ими останков принадлежали к эпохе патриция Обалдигля – при нем воды реки еще можно было назвать жидкими. На деньги, полученные от сдачи откопанных бутылок, было куплено два чайника, очередная мишень для дротиков и персональный табурет для капрала Шноббса, на котором поклялись не сидеть остальные стражники. Покупку партии чернильниц сорвало появление на обоих берегах реки работников Гарри-Короля, недвусмысленно намекнувших, что копаться в городском мусоре, – их работа.
Новых зверских убийств не было – исключая, разумеется, те, что регулярно происходили в «Голове тролля», что в Тенях, – и стражники с облегчением решили, что от них прячется не маньяк, а обычный псих, которому сумели чем-то здорово насолить и белошвейка, и волшебник-недоучка.
Еще в первые дни офицеры Стражи попытались деликатно выяснить, не могло ли иметь место какое-то нелицензированное жертвоприношение – это объяснило бы ассортимент причудливых ножей, имеющийся у преступника. Конечно, возложение людей на алтари и большие причудливые камни было условно запрещено, но оговорка, призванная защитить права демонологов и культистов, позволяла жертвоприносить добровольцев. Среди волшебников попадались увлеченные исследователи, готовые на всё ради науки, в том числе и пожертвовать собой по жребию.
Аркканцлер Чудакулли, услышав такое предположение, только арбалетом у виска покрутил – в момент разговора глава Незримого Университета охотился на перелетающих через университетский сад уток.
– Мои коллеги, конечно, те еще ретрограды, но подобные натюрморты слишком уж древние даже для них, – категорично заявил он. – Я помню лесенки и двери в «Бегемотах», никто из профессоров там не протиснется, а студентов мы такой ерунде уже почти не учим. Лучше поговорите с Тупсом, это был его аспирант.
Найти лабораторию высокотехнологической магии большого труда не составило. Конечно, коридоры и лестницы не стали внезапно менее запутанными, но Моркоу, за которым Ангва шла, словно знал планы Незримого Университета наизусть.
На пороге неразборчиво подписанного рунами факультета – Ангва могла поклясться, что причудливые символы вырезали на дощечке просто для красоты – стражникам преградили путь два внушительных чародея, занятых научными изысканиями. Воздух вокруг них уже был маслянистым от накопившейся сырой магии, то и дело раздавалось потрескивание. Моркоу замер и, не переставая улыбаться, жестами посоветовал Ангве прижаться к стене.
– Настоящие оливки – это маслины, а вся та чушь про то, что плод может быть зелёного цвета, – жалкая спекуляция недалекого дилетанта! – ворчал один из волшебников, в малиновом халате. – Как можно приравнивать к настоящей пище то, что еще не дозрело?
– Консервирование превыше жалких потуг природы! – воинственно наставил на него острую козлиную бородку оппонент. – Если бы мы полагались только не нее, то намазывали бы на хлеб молоко вместо сыра и масла. Хотя о чем это я! Мы заливали бы молоком зерна пшеницы!
В невидимом, но ощутимом взрыве октарина, скопившемся в коридоре, тарелки с бутербродами на столах младших сотрудников превратились в миски с мюслями. Весьма аппетитно пахнущими, что бы там ни говорили о еде волшебного происхождения.
– Извините, профессор, – подал голос один из не слишком толстых волшебников, с трудом оторвав взгляд от своего изменившегося полдника. – Завхоз отказывается выдавать студентам мел, пока ему не предоставят расчет его расхода по учебным планам. А вы знаете, как студенты звереют, когда нет мела. Они могу даже снова потребовать… ну… чтобы им читали лекции.
– Какой еще учебный план! – вскричал волшебник в малиновом. – Магия – это искусство! Когда же этот обыватель поймет…
– Чушь! – перебил его волшебник с козлиной бородкой. – Сам факт того, что магию изучают в Университете, означает, что она – наука!
– У-у… – попыталась вмешаться Ангва, но её немного сбитое спонтанным метаморфозным взрывом сознание обратилось к волчьей речи, а не человеческой.
– Профессор Заболтаникус, доцент Кривоуст! – радостно поприветствовал «разряженных» спорщиков Моркоу. – Отличный день, не правда ли? Профессор Тупс у себя?
– Да, да, отличный денек, – почти хором ответили оба спорщика, делая по шагу назад и позволяя стражникам пройти.
– Молодой Тупс заперся у себя и не выходит даже на главный обед, – сообщил тот, что в малиновом.
– Дверь его лаборатории не пропустите – перед нею гора коробок от клатчской пиццы, – добавил другой. – Парень совсем свихнулся и ничего другого не ест.
Стражники успели пройти через коридор, до следующей, куда более понятной таблички, когда спор за их спинами возобновился с удвоенной силой.
– Дай угадаю, они только что сообразили, что в чем-то согласились? – мрачно пошутила Ангва.
– Скорей всего, – и не подумал иронизировать Моркоу. Коробка от пиццы смялась под его ногой. – Мы пришли. Я, кажется, еще не знакомил тебя с профессором Тупсом?
Девушка честно попыталась припомнить это имя среди тех, которыми Моркоу представлял ей СОТНИ людей. Звучало знакомо, но и только. Она отрицательно помотала головой.
– Какое упущение с моей стороны, – расстроился воспитанник гномов. – Он выдающийся деятель передовой магии! Я думал пригласить его на вечер викторин в «Ведре», чтобы он немного объяснил ребятам о колдовстве и суевериях, а еще о том, почему многие из них нужно оставить в прошлом… Но сейчас, пожалуй, не лучшее время.
Лаборатория Думминга Тупса, вход в которую с некоторым трудом удалось откопать за грудами картона, больше походила на прибежище алхимика. Или учителя математики – из тех, что не слишком хорошо знают свой предмет и потому пишут на расставленных тут и там досках чушь, вроде: «2+1=6,4» или «А что, если параллели пересекаются на хвосте черепахи?!» В отгороженной деревянной ширмой с ласточками части лаборатории жужжала и посвистывала громада причудливого механизма, похожего на дитя пианино и семафорной кабины, работающего от мельницы. На одном из выступов агрегата сидел плюшевый мишка.
Среди натянутых на колышках проволок и грифельных досок бродили трое сутулых помятых субъектов. Тупсом, по вычислениям Ангвы, должен был быть тот, что уже начал нагуливать профессорский жирок. Именно к нему Моркоу и обратился.
Где-то после пяти наводящих вопросов и трех замечаний о погоде молодой профессор сумел оторваться от своих размышлений и понять, чего, собственно, от него хотят. Не то, что бы он казался от природы рассеянным, больше походило на то, что он пытался укрыться подальше от дурных мыслей. Ангва еще раз оценила количество непонятных формул тут и там и решила, что Тупс относится к тому типу умных людей, которых выбивают из строя непредвиденные события. Зная о своем уме, такие люди всегда начинали чувствовать вину, ведь верили, что могли как-то предотвратить беду. Погружение в исследования до ужаса походило на одержимость господина Ваймса патрулированием, когда преступникам удавалось скрыться от закона и нанести второй или третий удар. Хотя командор верил не в ум, а в опыт. Тупс даже стал Ангве немного симпатичен.
Она ему, видимо, тоже, потому что, с трудом оторвав взгляд от улыбки капитана Мокоу и заметив, что в лаборатории дама, волшебник принялся сдвигать ногой в угол присохший к полу кусок пиццы.
– Джим Кабачок с самого начала был ориентирован на изучение передовой магии, – подтвердил молодой профессор. – Кроме обязательных лекций он посещал только мои семинары, а с третьего года проводил здесь, у досок или за Гексом, каждый свободный час. С жертвоприношениями или такими неточными вещами, как гадание по внутренностям, он дела не имел вовсе.
– Я знаю, что студентам не положено покидать Университет, – вмешалась Ангва, вызвав у Тупса прилив крови к щекам и ушам. – Но все помнят про дыру в заборе. У вашего студента не было неприятностей в городе? А может, наоборот – появились новые друзья? А может, он начал вести себя неподобающе для волшебника?
Профессор тут же гордо вскинул голову и попытался выпятить подбородок.
– Кабачок не нарушал обетов магического братства, если вы на это намекаете! Он был человеком прогрессивной магической науки. Даже вел семинары со студентами школ при гильдиях, чтобы объяснить им суть современной магии. Единственными его страстями были магия и вычисления!
– Я вам верю, – поспешила утихомирить профессора сержант. Заступающийся за репутацию своего студента Тупс походил на готового взорваться воробья. Впрочем, дело могло быть и в том, что неловкий разговор завела дама.
– Возможно, он работал с вами над тем исследованием, про которое писали в «Правде»? – Моркоу указал на приколотую к стене передовицу с заголовком «Сенсация! Учеными Незримого Университета обнаружен Круглый Мир!» – Фамилии ваших ассистентов не назывались, но я не думаю, что кто-то смог бы устоять и отказаться от участия.
– Да, он очень помог с точной калибровкой ретранслятора, – оживился профессор. – Гекс всё норовил взять точку обзора поближе к земле… – тут он забавно сморщил нос, нахмурился и крикнул одному из студентов: – Алан, кто-то поменял мышиную кровь в пипетке над ключ-порталом?
Студент, видимо, Алан, оторвался от своей доски и заозирался, явно забыв, что в лаборатории не один.
– У бедного Кабачка не могло быть врагов! – заверил стражников Тупс. – На вашем месте я обратил бы внимание на этих чокнутых почитателей богов. Вырезание у очень …мм… жизненно активной женщины очень женских органов, – он бросил взгляд на Ангву и покраснел окончательно, – или глаз, это по части культистов, а не волшебников. Если написанное в газетах правда… Вы должны учитывать, что волшебники не коллекционируют части чужих тел в маленьких амфорах. А если кому-то что-то и вырезают, то там на месте и используют. Но ведь никаких котлов и октограмм на месте убийств вы, я так понимаю, не нашли?
Выбираясь из лабиринтов Незримого Университета, стражникам пришлось переждать еще одну взрывоопасную дискуссию – на сей раз о том, какое вино можно подавать к баранине.
– Это самый короткий и безопасный путь! – заверил Моркоу Ангву, вынимая у нее из волос сбежавшую с стола волшебника-секретаря ложку.
Опрос жрецов ничего не дал. Служители разрешённых, условно разрешённых, открыто не преследуемых и подпольных религий все, как один, заявили, что им нет смысла убивать волшебника. Хотя где-то треть после допроса, проведенного Детритом, признала, что ритуальное жертвоприношение девственника в их обрядовой книге значится.
Две ложи Призывателей демонов Абокралепсиса – расколовшиеся на почве вопроса санитарной обработки алтарей и орудий – попытались взять на себя убийство белошвейки, чтобы привлечь неофитов. Но Игорь Стажи, после проведения реконструкций со всеми желающими, категорично заявил, что прежде культисты в лучшем случае тренировались на кошках.
Даже уверения Великого магистра одной из ветвей в том, что матка и глаз являются ритуальными приношениями при первом призыве полудюжины их несвятых покровителей, не убедило Стражу.
По крайней мере, одну из загадок разговор с профессором Тупсом прояснил. Перепуганные убийством владельцы «Полутора бегемотов» совершенно забыли рассказать служителям закона о том, что комнату наверху регулярно арендовали желающие побольше узнать о магии студенты. Ваймс лично отправился на очередное собрание, которое ученики гильдий решили провести даже несмотря на смерть лектора…
Магия была предметом скользким, сам факт её безусловного существования оскорблял верующих, чудеса чьих пророков резко начинали казаться не такими уж и впечатляющими, да и алхимиков нередко выводило из себя то, как всевозможные эликсиры пренебрегают законами природы. Если добровольный лектор принизил труд какого-нибудь скорняка или зубодера, из числа слушателей, тот вполне мог затаить обиду.
Еще поднимаясь по лестнице, командор услышал звон посуды и почувствовал запах прокисшего пива. И то, и другое мало подходило собранию, наполненному взаимными подозрениями. Разве что покойный Кабачок сумел насолить всем, и теперь его слушатели праздновали.
Толкнув дверь, Ваймс увидел, что все горизонтальные поверхности комнаты заняты молодыми людьми. И молодыми гномами. Молодых троллей не было – но, должно быть, только потому, что лестница их не выдержала бы. Одежда на собравшихся была самой разной – от почти нового, щегольского сюртука с кожаными заплатами на локтях, выдававшего в своём владельце подмастерье законника или счетовода, до заштопанного, перешитого и перелицованного одеяния бледного парня с опилками в волосах.
Судя по всему, командор вломился на самые обычные поминки. Первые несколько секунд собравшиеся осоловело таращились на возникшего у них на пороге стражника. Потом кто-то икнул, и оцепенение спало. Парень с кожаными заплатами на локтях медленно поднялся, нервно пригладил волосы и поинтересовался:
– Чем мы обязаны визиту городской стражи?
От командора не укрылось то, что несколько сидящих к двери спиной парней принялись стаскивать что-то со стола вниз, рассчитывая, что представитель власти отвлёкся и ничего не видит. Но сегодня Ваймсу было не до обычных мелких нарушений, сопровождающих молодежные сборища, и он предпочел ничего не заметить.
Глава стражи чувствовал, что стал свидетелем чего-то важного, но совершенно не представлял, чего именно. Поэтому командор решил действовать своим обычным методом: оперся плечом на дверной косяк, одновременно изображая небрежную расслабленность и перекрывая собравшимся единственный выход, и достал из кармана окурок.
– Шумно сидите, – сообщил он подмастерьям и выразительно посмотрел себе под ноги. Это должно было означать, что его прислали хозяева, опасающиеся за сохранность мебели. В таком тихом трактире, как «Бегемоты», такое объяснения вполне могло бы сойти за правду. – Зашел проверить, что у вас да как, чтобы потом лишний раз подниматься не пришлось.
К сожалению, ученик законника оказался отличником.
– Не говорите ерунды, сэр, – он снова пригладил волосы и вцепился в лацканы своего сюртука. – Вы – сэр Сэмюэль Ваймс, глава Стражи. Вряд ли старина Хьюберт уговорил вас заглянуть сюда и напомнить нам о приличиях за полкружки пива. Вы пришли поговорить о Кабачке? У нас совершенно законное собрание клуба любителей теоретической магии и нам нечего скрывать! Да, парни?
Он обвел собравшихся взглядом, в котором так и читалось: «Ну же! Мы ведь обсуждали, что делать, если сюда заглянет чужой!» Ваймс, переживший две революции и пару мелких заговоров, узнавал такие прищуры и поджатия губ даже пьяным и через стену.
– Да, сэр, спрашивайте нас о чем угодно! – наперебой подтвердили совсем не подозрительные заговорщики.
Парень с опилками в волосах даже ударил по столу небольшим деревянным бруском, на одной из сторон которого что-то вырезал перед самым приходом командора, и вопросил у потолка:
– Кто мог сделать такое со стариной Кабачком? Он был отличным парнем.
От Ваймса не укрылось, что деревяшку резчик в последний момент повернул, чтобы скрыть от него сторону, над которой работал.
«Студенты и подмастерья, – мрачно перечислил он, – из разных слоёв общества. Собираются, чтобы обсуждать ерунду, которая никакого значения ни для одного из них не имеет. Готовы к приходу Стражи и – о, боги – у них есть свой гравёр. И стопка бумажных листов под столом. И куча чернил, если все эти пятна на их руках не заразный грибок. Только не очередной заговор по свержению ненавистного тирана. Я был уверен, что после войны с Клатчем самые горячие головы должны были остыть…»
Наученный множеством бесед с таящимися бунтовщиками, Ваймс натянул на лицо самое непроницаемое выражение и принялся слушать складный рассказ о том, как члены клуба собрались почтить память товарища, и том, как они собираются встречаться и дальше, чтобы обсуждать рассказанное Кабачком. Были упомянуты мотивы магических знаков-оберегов в искусстве и даже свод законов, к которому приложил руку какой-то древний чародей. Любители теоретической магии хорошо подготовились.
Автор: БК-тем
Бета: bettelgeyze
Размер: миди, 15494 слова
Пейринг/Персонажи: стражники, Шерлок Холмс, Джон Ватсон
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: R – NC-21
Предупреждения: Кроссовер с "Шерлоком Холмсом" А.К.Дойля, расчлененка
Краткое содержание: Вся правда о том, почему никто так и не смог поймать Джека Потрошителя.
Примечание: по заявке
читать дальше
Наряду с некоторыми другими историями, эта никогда не покинет моего рабочего стола, но записать её я, как участник невероятных событий, обязан.
* * *
Небо заволокло тучами. С Анка дул холодный, пронизывающий ветер, заставляя тощих крокодилов – гордых независимых одиночек – сбиваться в стаи и держать путь вдоль побережья Круглого моря туда, где вода была теплее. Их более успешные в охоте на собак, рыб и моряков собратья ворочались в своих вырытых в иле норах, изредка высовывая наружу морды, и зевали. Осень вступала в свои права.
Игорь городской Стражи с трудом протолкнулся через столпившихся у моста натуралистов, занятых конспектированием повадок анк-морпоркских ящеров. Наблюдавшей за его перемещениями Ангве показалось, что он смог проделать это только благодаря врожденной способности оказываться у людей за спинами.
– Я так понимайт, Гильдия Белошфеек понефла непредфиденную потерю? – поинтересовался покрытый шрамами стражник, приподнимая шлем, чтобы поприветствовать даму и старшего офицера.
С одной стороны, будучи убервальдской баронессой, Ангва вполне вписывалась в категорию «старых мафтероф», от служения которым Игорь сбежал Анк-Морпорк, с другой – Ангва тоже сбежала подальше от традиций Древней Страны, что их, по своему, роднило.
– Сегодня у тебя отличный акцент! – не удержалась и подколола соотечественника девушка. – Это что, смесь диалекта предгорий и Злобенского?
Конечно, между собой два не совсем человека могли бы поговорить и на убервальдском. Но тогда Игорь принялся бы коверкать слова на манер жителей Очудноземья или начал заикаться. Игори никогда не говорили слишком правильно или внятно, это было просто не в их правилах.
Налетевший ветер принес крики молодых чаек, рискнувших нырнуть в плавучую помойку, которую представлял из себя Анк, и прохладу. Над дверью в «Комнаты с почасовой оплатой» заерзал один из констеблей-горгулий, ему было поручено присматривать за всеми входящими и выходящими. Чаек, как и голубей, часто звали летучими крысами, и он мечтал проверить, есть ли у этих птиц еще какие-то сходства. К несчастью, чайки пристрастия к сидению на статуях не питали.
– И-ио-орх р-рибо-ы! – крикнул каменный монстр, задрав голову к окну второго этажа.
Это означало «Игорь прибыл!», а значит, Ангве пора было сопроводить последнего наверх, в комнатку три на три шага, которую она предпочла бы больше никогда не видеть. Но быть стражником означало посещать неаппетитные – или очень аппетитные на взгляд её внутреннего волка – места почти каждый день.
– Думаю, «непредвиденная потеря» – правильное название. Разве что госпожа Лада решила внести в прейскурант пару услуг, которые можно предоставить только один раз, – сказала Ангва и подала Игорю знак идти следом.
Поножовщина, пьяные драки, семейные или соседские ссоры были пусть и не менее трагичны, что убийство наверху, но укладывались в рамки нормального, обыденного. Сегодняшний же случай… Для разнообразия, Ангве было даже спокойно от того, что покрытый шрамами и швами человек – человек ли? – беззвучно крался у нее за спиной.
Анк-Морпорк был огромным человеко-гномо-трольим муравейником, и обитатели его не славились терпением и любовью к ближним. Но в нем случалось не так много преднамеренных убийств, не попадающих под определение естественной смерти по глупости и не совершенных руками профессиональных убийц в черном. И даже тогда это были просто удары половинкой кирпича по голове или пара тычков ножом для чистки морских ежей. Или крысиный яд в кофе Достабля – вопрос, что же в тот раз убило жертву на самом деле, так и остался открытым. Но на этот раз человека не зарезали, чтобы убить, а убили, чтобы разрезать.
Свет, пробивающийся через маленькое запыленное окно, казался таким плотным, что еще чуть-чуть, и его можно было бы трогать руками. Кровать, занимавшая собой едва ли не половину комнаты, была заправлена, словно её и не собирались использовать по назначению. То, что когда-то было Мэгги Почти-Смитт, белошвейкой четвертого ранга, лежало сверху, на вытертом покрывале. Голова её была запрокинута, густые волосы разметались, словно она ворочалась во сне. На округлом белом бедре темнел синяк, очевидно набитый еще при жизни. Больше о том, что это тело когда-то было живым, не напоминало вообще ничего. С разрезанным животом и вытащенным наружу ворохом внутренностей, уложенная, как готовая к упаковке кукла, она казалась настолько мертвой, словно никогда не дышала и не разговаривала.
– Тепьер я понимайт, почему меня потребовали на мефто префтупления, – протянул Игорь, заглядывая в комнату через плечо девушки и сдвигая шлем, чтобы почесать затылок. – Я о таком только от дедуфки слыфал.
– Вместо сказок на ночь? – мрачно пошутил подпирающий косяк командор Ваймс. Он крутил в пальцах так и не раскуренную – чтобы не мешать работе оборотня – сигару и выглядел так, словно растерзанный труп подбросили ему на порог.
– Ф чифле лекфий о маниакальных прояфлениях у мафтеров и методах конфервирофания их трофееф, – пояснил эксперт. – Я так понимайт, фройляйн Задранец уже фидела… это.
– Капрал обещает, что будет в порядке через «пару минут», и я её не виню, – ответил глава Стражи, пробуя сигару теперь еще и на зуб. – Отправил их с Моркоу опрашивать обитателей соседних комнат. Хозяйка ничего полезного пока не вспомнила, только, что эта белошвейка часто снимала комнату. Но к клиентам она не присматривалась.
Сэмюэль Ваймс не столько информировал подчиненных, сколько подводил итоги вслух.
– Хорофо, фто фы не открыли окно, – покачал головой Игорь, осторожно подступая к кровати. Между нею и дверью был совсем небольшой квадрат свободного пола – кто-то сумел впихнуть в комнату еще и стол со стулом.
Ангва и Ваймс переглянулись. Чтобы дотянуться до оконной щеколды, кому-то пришлось бы перегнуться через смертное ложе, больше похожее на верстак мясника.
Платье белошвейки, аккуратно свернутое и почти не запачканное кровью, лежало на столе, башмаки, со свернутыми в комки чулками внутри, стояли у его ножки. Там же, где валялась большая, слишком большая для девушки без шляпы, булавка. Даже не смотря на защиту Гильдии, подопечные госпожи Лады всегда предпочитали иметь под рукой что-то небольшое и острое. Это было разумно, хоть и не всегда помогало.
У клиента, которого Страже теперь предстояло разыскать быстрее Тетушек милосердия, тоже оказалась пара острых предметов в карманах. А может и не только пара – слишком причудливо выглядели некоторые следы на теле.
– Выглядит так, словно кто-то начитался трактатов по клатчской медицине и решил проверить, правда ли в них написана, – озвучил своё мнение Ваймс.
Ангва поёжилась. Ей очень хотелось, чтобы всё так и оказалось, потому что в едва уловимом среди ароматов смерти запахе убийцы не было ноток явного безумия. С другой стороны, когда безумие можно учуять, его уже становится видно и невооруженным глазом.
Кроме того, безумие – понятие растяжимое. В мире, особенно в некоторых старых и мрачных замках среди вековых сосен, подобное зрелище можно было увидеть, просто спустившись на кухню. Кухню уважаемой семьи оборотней, естественно. Отец Ангвы был слишком ленив и щедр, чтобы догонять бросивших ему вызов всякий раз, но гордость рода обязывала побеждать. Девушка потратила многие годы на то, чтобы изгнать из памяти образы еще недавно уверенных в себе, здоровых и раскрасневшихся на морозе людей, превратившихся в изгрызенные туши, которые потом подбирал их Игорь…
Игорь Стражи разве что не облизал печень, выискал в куче внутренностей конец кишечника, хмыкнул, осмотрев место разреза, и принялся сматывать его, будто обычную бельевую веревку. Сделав мотка три-четыре, он снова хмыкнул, что-то проворчал и громко потребовал принести какой-то непонятный, явно алхимический инструмент. Командор убрал сигару, вышел и вернулся с фарфоровым тазом для умываний. Он привык работать с людьми – и нелюдями, – которые давят на окружающих своим чрезмерным образованием, и давно наловчился угадывать, о чем идет речь по жестам и интонациям.
Смотанный кишечник был спешно уложен в емкость, где он сразу показался гротескно жутким, пожалуй, даже слишком окровавленным, для вырезанного из тела. Ко всему прочему, он протекал. Воздух в комнате, до того просто тяжелый и с металлическим привкусом, сделался еще и кислым.
– Можешь как-то вернуть все эти части внутрь, чтобы мы могли вынести тело, ничего не потеряв по дороге? – Ваймс использовал командный голос, чтобы вернуть увлекшегося Игоря в реальность.
Тот вздрогнул, заметил, наконец, кто ему ассистирует, и смутился.
– О та, конефно, фэр, - прошепелявил он. – Профто убийфа был не флифком аккуратен. Так много слуфайных порефоф… Я боялфя, что фапафкаетфя фсё офтальное. Было бы офень неудобно работать, фэр.
– Случайные порезы, говоришь? – выловил из бормотания самое главное Ваймс. – Значит, наш парень или плохой врач с самоучителем, или не врач вовсе.
– Я уферен, фто в следуюфий раз у него полуфится горафдо аккуратнее! – с понятным только Игорям энтузиазмом заверил убервальдец.
– Этого я и опасаюсь, – Ваймс переглянулся с Ангвой и, наконец, закурил. – Потому что у нас… дело рук криворукого брадобрея.
Услышав такой неожиданный вывод, Ангва и Игорь принялись коситься по сторонам. Наконец девушка разглядела несколько приоткрытых дверей в темноте коридора – почуять людей через смрад было невозможно.
– Да, сэр, – громко подтвердила она. – Я так и передам патрульным. Ох уж эти любители игр поострее.
Слухи в Анк-Морпорке и так распространялись быстрее, чем монеты исчезали из карманов пьяницы, а после того, как Уильям де Словв принялся выпускать свою газету… Стоит только произнести слово «маньяк», как к вечеру Стражу ждет просто море избитых граждан, которым не повезло выглядеть подозрительно. А в худшем случае еще и десяток убийств, которые только и ждавшие случая брошенные подруги и истеричные соседки попытаются выдать за самооборону. Горожане никогда не упускали своего.
Несмотря на предосторожности новость всё же просочилась. Конечно. Её опубликовала не «Правда», чей главный редактор благоразумно ограничился короткой заметкой о смерти члена уважаемой гильдии и официальным, но красочным заявлением госпожи Лады, а одна из газет помельче. Тех, которые мелкие торговцы пирогами и крысами покупают по полдоллара за пачку, чтобы свернуть из них бумажные пакеты. По понятным причинам читателей у номера с сенсационной статьёй оказалось множество.
Тетушки рыскали повсюду. Напуганные их стараниями клиенты требовали – очень анонимно – принять меры. За четыре дня глава одной из крупнейших гильдий, к тому же платящей наиболее существенную для городского бюджета часть налогов, дважды лично посещала Псевдополис-Ярд.
Поэтому не было ничего удивительного, что когда ступени, ведущие на второй этаж Псевдополис-Ярда заскрипели, Ваймс тут же напрягся. Но почти сразу отметил: «Это всего лишь Фред», и вернулся к работе. Потом, поставив кляксу на отчете, уже с мрачным предчувствием определил, что сержант Колон спешит. Это значило, что случилось что-то из рядов вон выходящее… Или Шнобби снова одолжил его сапоги. За капралом в последнее время стала водиться такая привычка.
Но сержант Колон был бледен, потел, словно на дворе середина лета, и, что хуже всего, улыбался с маниакальной радостью. Такое выражение лица у ветерана бывало, когда он натыкался на огромную проблему, а потом, совершив логический кульбит, обнаруживал, что обязанность разбираться с ней можно спихнуть со Стражи на кого-то другого.
– В Пресно-соленом переулке зарезали и немного выпотрошили волшебника, – выпалил Фред, отдав честь и сверкая глазами. – Я уже отправил констебля сообщить об этом аркканцлеру. Пусть эти бормотуны в халатах не разбрасывают своих покойников по эту сторону стены. Дела волшебников – это проблемы Университета, а не города!
Только то, что Фред, как ни крути, был его старшим товарищем и прослужил в Страже на пару лет больше, помешало Ваймсу со стоном уткнуться головой в гору бумаг, похоронившую под собой его стол.
Трактир «Полтора бегемота» находился в тупичке и впечатление создавал на удивление приятное и мирное. Говорили, что последнего завсегдатая, устроившего действительно серьезную драку, убило отломившимся куском вывески лет пять назад. Никто из стражников не мог припомнить, правда это или нет, но рассохшиеся деревянные силуэты над входом хозяин менять не стал. В конце концов, новое название быстро прижилось, а бегемотов хватило бы еще на троих драчунов.
Пиво здесь наливали почти неразбавленным, а крыс успешно подавали в специальном меню для гномов. Хозяева исповедовали какую-то причудливую религию, вынуждающую их отмывать все полы с моющим средством дважды в неделю, а посуду и того чаще. Над трактиром сдавались две или три комнаты – в зависимости от того, не приехали ли к владельцам родственники – но белошвеек сюда приводили не ниже второй категории, слишком часто здесь стирали простыни.
Услышав название, значащееся в справочнике для туристов на первой странице, среди мест, рекомендуемых для желающих наиболее скучного и безвредного для здоровья отдыха, Ваймс едва не попытался поклониться столу еще раз.
Что могло занести в «Бегемотов» волшебника? Не весьма посредственная кухня, это точно. Может, его навещали внучатые племянники, милые и мирные капустные фермеры, и вспыхнул спор из-за наследства? Долголетие волшебников многим спутывало карты… Но всё равно гости «Бегемотов» редко были склонны к потрошению.
Завсегдатаи трактира уже вовсю обсуждали произошедшее, склонившись над досками для Баца и хитросплетениями домино. Взбешенная, что свидетельствовало о её немалой душевной крепости, посудомойка, она же уборщица, она же официантка, она же дочь владельцев, проводила стражников по узкой, выкрашенной светлой краской лестнице наверх. Комнатка, куда провели слуг закона, была довольно просторной – по меркам перенаселенного города. В ней могло поместиться человек десять, рассевшись на кровати, столе, подоконнике и лавках. Её единственный обитатель лежал на полу и вряд ли собирался за это платить.
Версию с внучатыми племянниками пришлось отбросить – у покойного едва начала отрастать борода. Вместо необъятной профессорской мантии волшебник был облачен в студенческую робу с прилипшим к подолу анчоусом. Шляпа его – развеивая последние сомнения о принадлежности покойного к магической братии – погребла под широкими обвислыми полями его голову. Высокая острая тулья, возвышающаяся над телом почти на метр, притягивала внимание, не давая сразу заметить нож. Тот был воткнуть между Не Такой Большой Бетой и Почти Наверняка Альфой, которые были частями кривоватого созвездия Лягающейся Лошади, вышитого на спине.
– Прямо под лопатку, – сокрушаясь, покачал головой Моркоу.
– Немного левее сердца, – Ваймс прошел в комнату и склонился над телом. – Или парень дернулся, или убийца только примерно знал, куда нужно бить, чтобы всё кончилось быстро.
Шелли тоже подошла к убитому и принялась выискивать взглядом что-нибудь, что можно было засунуть в бумажный пакет.
– По крайней мере, его не выпотрошили, – протянула она. – А владелец говорил…
Ваймс приподнял шляпу.
Голова волшебника была повернута набок, и вместо левого глаза зияла дыра. Кровь, вытекшая пока убийца орудовал ножом, запачкала лицо мертвеца. Кто-то попытался стереть её куском ткани, но только размазал.
Вот это было по-настоящему плохим знаком. И к тому же уликой. Убийца зашел достаточно далеко, чтобы забрать кусок своей жертвы с собой, но при этом попытался придать мертвецу достойный вид. Возможно, они были знакомы… Или это была попытка задобрить мстительный дух – в городе хватало тех, кто верил, что у волшебников со Смертью особые отношения.
– Здесь был тот же человек, который убил белошвейку, – мрачно заявила Ангва четвертью часа позже. – Комнаты тут моют «Белителем Чуднодива», это немного сбивает с толку, но я уверена, – девушка кивнула в сторону двери. – Я проследила его через весь зал, но… запах слишком выцвел, словно он ушел каким-то другим путем.
– Псих, который вырезает куски у волшебников и белошвеек, – пробормотал командор.
– Но на этот раф у него, и прафда, полуфилофь горафдо аккуратнее! – попытался утешить товарищей по оружию Игорь. – А ф фледуюфий раф будет ефе лутфе!
Ваймс застонал.
– Может всё не так плохо, сэр, – подбодрил его Моркоу. – Возможно, у убийцы просто плохое зрение, и он не смог отличить мантию от платья. Некоторая украшенность наряда могла показаться ему вызывающей.
* * *
Было начало сентября, и английская погода явила себя во всей ужасающей обитателей континента красе. Ветер завывал в дымоходах, как напоминающий о бренности бытия призрак, дождь то барабанил в окна, то швырял в них целые пригоршни воды, от чего даже в нашей квартире на Бейкер-стрит, в самом центре Лондона, мне казалось, что океан решил поглотить нашу непокорную землю, и я слышу рокот приближающихся волн.
Пациенты мои предпочитали в такое время мучиться своими хворями под защитой теплых стен своих домов. Воистину выгнать человека за порог в такой вечер могла только крайняя нужда или неудержимая тяга к приключениям. Та самая, что отправила в путь героев Рассела, в чтение о которых я был погружен, устроившись поближе к камину и прикрыв ноги пледом. Изредка я бросал взгляд поверх книги на моего друга Шерлока Холмса, который в мрачном расположении духа изучал свою картотеку.
Дурное настроение Холмса объяснялось отсутствием клиентов со сколь бы то ни было сложными загадками для него. Не считать же за задачу, достойную такого выдающегося ума, как у моего друга, поиск браслета с сапфирами, украденный у графини горничной её сестры. Если и было в том деле хоть что-то нетривиальное – так это то, что с просьбой о расследовании к нам явился брат другой горничной, из-за происшествия незаслуженно лишившейся места.
– Возможно, вам стоило бы также отложить дела и успокоить свои чувства приятным чтением, – обратился я к Холмсу и взглянул на обложку старого ежемесячного журнала, оставленного им после завтрака в кресле, что стояло по другую сторону камина. Должен признать, поняв, что именно вижу, я поразился. – Вот уж не заподозрил бы в вас любителя Дикенса! Мне казалось, что «Записки Пиквикского клуба» для вас слишком легкомысленны.
– Не вижу ничего поразительного в интересе к рассказам, занимающим умы всех лондонцев, независимо от сословия и достатка, – пожал плечами мой друг, не отрываясь от бумаг. – С моей стороны было бы недальновидно игнорировать то, что у всех на устах. Кроме того, сталкиваясь с самыми неприглядными сторонами жизни человек неизбежно либо озлобится, либо взрастит в себе чувство юмора. А злость – неподобающе сильная и губительная для стройности размышлений эмоция. Я же, как вам известно, сильным чувствам не подвержен…
Разговор наш был прерван дребезжанием дверного звонка, возвестившего о том, что одного из нас вот-вот вырвут из тепла и уюта неотложные дела. Знакомые миссис Хадсон не имели привычки поднимать переполох, обрывая веревку.
Мои опасения, что господин Беркли-Смитт пренебрег рекомендациям или лихорадка пожилой мисс Норрис вернулась, были развеяны топотом по лестнице. Так грузно ступать мог только инспектор Лестрейд.
Сыщик Скотланд-Ярда ворвался в двери без стука, принеся с собой отголоски ненастья. Он был облачен в свою привычную куртку, шарф на его шее сбился, а обычно изжелта-бледное лицо раскраснелось. Выглядел он не столько запыхавшимся от быстрого подъема, сколько взбешенным. Причины его гнева недолго оставались тайной.
– Холмс, я вынужден просить вас отложить все дела, сколь бы важными они ни были, – ограничившись лишь коротким приветствием, инспектор тут же перешел к делу. Он не пожелал сесть и беспрестанно расхаживал у камина взад-вперед, роняя с одежды капли на ковер. – Расследование хотят передать Эберлайну, но я чую, что дело серьезное, а он ни за что не согласится привлечь вас!
Я привычно не стал вмешиваться и задавать вопросов, поскольку уже знал, что в подобном состоянии инспектор слышит только то, что хочет. Холмс же в ответ на мой вопросительный взгляд лишь пожал плечами и снял с секретера свою шляпу. Если он и догадался, о чем пойдет речь и куда нам предстоит отправиться – я не собирался оставаться в стороне, – то не спешил делиться своими выводами.
– Возможно, вы не слышали об убийстве женщины в Уайтчепеле несколько дней назад, – не завершив очередной оборот, Лестрейд рухнул в пустующее кресло. Я успел лишь порадоваться, что страницы журнала спасут новую обивку. – Конечно, оно далеко не первое, в Ист-Энде и вокруг него не протолкнуться от ирландских оборванцев, евреев и нищих чуть ли не с Карпат. Пьянство, драки, кражи, опустившиеся женщины – последним достается как от соседей, так и от других наших добрых горожан…
– Вы говорите о мисс Николз, чье тело было обнаружено на Бакс Роуд, – прервал объяснения инспектора мой друг. – Подозревали, как мне помнится, мясника. Что же настолько невероятное обнаружило расследование, что вам потребовалась моя консультация, да еще так спешно? Ваш мясник оказался непричастен, потому что совершено еще одно убийство?
Лестрейд открыл было рот, но тут же закрыл его и устремил на Холмса полный подозрений взгляд из-под нахмуренных бровей.
– Вам что-то известно, – наконец произнес инспектор.
– О нет, некоторые из изученных мною ранее дел, включая события в Париже много лет назад, утвердили меня в уверенности, что среди жестоких убийц существует совершенно отдельный тип безумцев. Они одержимы манией преступления, не ища от убийств иной выгоды, кроме личного удовольствия. Служители закона редко связывают жертв таких убийц друг с другом, что позволяет преступникам уходить от заслуженной кары. Я неоднократно пытался привлечь к этому факту внимание ваших коллег и даже обсуждал вопрос с одним профессором… Отличительной чертой подобных безумцев является, на мой взгляд, то, что они никогда не ограничиваются одним убийством. Смерть мисс Николз могла быть печальным, но закономерным следствием выбранного ею способа заработать себе на жизнь. Но вы, один из лучших специалистов лондонской полиции по расследованию убийств, пришли поговорить о ней спустя несколько дней и в такой ужасной спешке, что выскочили из кэба еще на углу и бежали по лужам… – мой друг уже набрасывал на свои плечи плащ. Вашему покорному слуге же, чтобы переодеться, требовалось заглянуть в свою комнату, а упускать хоть несколько фраз из столь заинтересовавшего меня разговора не хотелось. Увы, оставшись в гостиной, я лишил бы себя возможности следовать за Холмсом и Лестрейдом на место нового преступления.
Полицейский кэб отвез нас на Хэнбери-стрит, узкую неприветливую улочку, вряд ли знавшую когда-то лучшие времена. На заднем дворе одного из домов Лестрейд провел Холмса к брезенту, расстеленному на земле. Именно здесь ранним утром была обнаружена зарезанной некая Энни Чепмен. Несмотря на слова Лестрейда о том, что живот покойной был вскрыт, мои познания в анатомии не пригодились – тело давно увезли в городской морг и положили на лед.
Несколько простуженный, что, на мой взгляд, было в такую погоду вовсе не удивительно, констебль, принес пару ламп, чтобы мой друг мог заняться поиском улик, и Холмс поспешил приступить к делу. Увы, дождь смысл почти все следы, но, осмотрев землю под брезентом со своей обычной тщательностью, мой друг издал возглас ликования.
– Посмотрите сюда! – он указал нам с Лестрейдом на отпечаток ботинка, ранее прикрытый старой промасленной газетой с налипшей чешуёй – одним из множества свидетельств того, что лондонцы, выбирая между порядком и рыбой с жареным картофелем, неизменно отдавали предпочтение последнему. – Этот след либо принадлежит очень грузному человеку, либо тому, кто вынужден был удерживать на руках тело. Кем бы ни был этот человек, убийцей или свидетелем, который мог с ним разминуться, он износил подошвы, ходя по мостовым, а значит, должен был выделяться среди местных обитателей.
– Вы полагаете, это был клиент? – уточнил инспектор. Как мне показалось – подобная деталь мало что меняла – только слепой ни разу не осудил нравы, скрываемые под фасадом крайней благопристойности обитателей столицы. Положа руку на сердце, я был более чем уверен, – если бы не полицейские мундиры, мужчин, обычно обитающих на мощеных улицах, на Хэнбери-стрит было бы больше, чем местных жителей.
Поездка в городской морг также не принесла, на мой взгляд, никаких важных сведений. Тело Энни Чепман уже было изучено, но я всё же помог Холмсу провести повторный осмотр.
В длинной подвальной комнате было также прохладно, как и на улицах, но к счастью, не сыро. Под потолком висели запахи спирта, формалина и табачного дыма. Мертвую женщину оставили на столе, и теперь она лежала перед нами в свете ламп, словно оплывшая восковая фигура. Убитая была далеко немолода и вовсе не красива, но богом и природой ей было даровано немало здоровья, чтобы выдержать жизнь в нищете, голоде и холоде. Некоторые мои чисто одетые и модно причесанные пациентки, мучимые тысячей недугов, позавидовали бы крепкому телу, способному родить троих или пятерых детей, не приговорив свою владелицу к мукам и смерти. Я никогда не был специалистом по женским болезням или повивальным делам, но свою долю тяжелых родов повидать успел еще в Афганистане. Жизнь всегда пробивала себе дорогу, как трава, всходящая на выжженной земле, иногда людям просто был нужен врач – военный и англичанин он, или нет. Возможно, именно потому рассеченное чрево женщины показалось мне богохульной насмешкой над чудом материнства. И над той трагедией, когда ради спасения одной жизни врачу приходится поставить под угрозу другую.
Холмс, как ему было свойственно, не стал тратить время на воспоминания и иллюзии. Он с азартом идущей по следу гончей принялся рассматривать грязь под ногтями убитой, то и дело сетуя на поспешность работников покойницкой, омывших тело.
Трубочный пепел толстым слоем лежал на небольшом подносе для бумаг, очевидно заменявшем дежурному коронеру пепельницу. Отчет его, тем не менее, был составлен весьма детально. Если бы не упоминание в нем, я бы и не подумал вооружиться парой пинцетов, чтобы раздвинуть края раны и заглянуть в разрезанный убийцей живот несчастной.
Увы, и здесь я не смог совершить никаких достойных упоминания открытий, лишь подтвердить утверждения о том, что матка женщины была удалена, и что с ножом убийца обращался мастерски – чувствовался несомненный опыт. У меня мелькнуло неприятное подозрение, что безумцем, которого разыскивают Скотленд-Ярд и Холмс может оказаться кто-то из моих коллег, но сама мысль о подобном была мне отвратительна, и я поспешил выбросить её из головы. Холмс также изучил разрез на животе и раны на шее, хмыкнул, указал мне на пару оставленных пальцами синяков, никем прежде не замеченных, и написал о них записку коронеру.
Уже в тепле и тишине нашей квартиры, когда я отгонял мрачные мысли горячим грогом, мой друг поделился некоторыми соображениями.
– Я полагаю, что, прежде чем зарезать, Энни Чепман придушили. Это объяснило бы, почему никто не услышал криков или хотя бы предсмертных хрипов, – сказал Холмс, раскладывая на столе со своими химическими инструментами спичечные коробки. Я припомнил, что уже видел их у него в руках прежде. – Убитая было крепкой женщиной и ей, наверняка, не раз приходилось защищать себя, в том числе и от грабителей. Убийца не стал рисковать, из чего я могу заключить, что он или умен, или уже убивал прежде… Как жаль, что меня не позвали раньше, и я не мог увидеть шею Мэри Николз, записи коронеров прискорбно неполны. Возможно, она вовсе не была первой жертвой этого безумца…
Высыпав содержимое одного из коробков на стекло, мой друг на какое-то время прервал разговор, словно вовсе забыл обо мне. Ведомый любопытством, я подошел к столу и увидел, что Холмс пристально изучает кучку земли или глины. Наконец, с удовлетворенным видом отложив инструменты, он откинулся назад, скрестил ноги и объявил:
– Ватсон, я нашел в грязи некоторые совершенно необычные вкрапления. Уверен, что человек, которого мы разыскиваем, прибыл из другого города. И города, расположенного довольно далеко, – это почва не из Лондона и даже не из ближайших графств!
Произнося эти слова, даже мой друг и представить себе не мог, насколько окажется прав. Но не буду забегать вперед и поведаю обо всем по порядку.
* * *
После прохладной недели облака расползлись, и солнце решило напоследок побаловать двуединый город своим вниманием. В Анк-Морпорк пришло «штрафное лето», как его называли на равнинах Сто. Ученые списывали это на причудливую спираль вращения светила вокруг диска, но зачастившие по дорогам с телегами фермеры подозревали, что оно просто любит осенние ярмарки и распродажи. Даже раскаленный огненный шар не мог бы устоять перед «Салениями па дивяноста центав – бочка в адни руки» и «Удивительными ниваабразимыми карнеплодами».
Вдали от рынков штрафное лето тоже использовали по полной – командор городской Стражи совершенно не понимал, как можно сидеть дома в такие чудесные теплые ночи, и до полусмерти пугал патрульных, возникая у них за спинами, стоило тем сбиться с шага и подумать о том, чтобы срезать путь. Перемещения Ваймса по городу были так хаотичны, что страдающий бессонницей математик, мимо окна которого командор проходил минимум дважды за ночь, на их основе написал прославившую его в узких кругах задачу. Для пары десятков нелицензированных воров, тоже оценивших прелести теплых ночей, эти перемещения закончились куда более печально. С другой стороны, на каждого из них мог наткнуться не Сэм Ваймс, а патруль Гильдии воров – так что со временем парни могли даже проникнуться к главе Стражи благодарностью.
Возросло количество арестов за лежание пьяным у трактира и поэтические дебаты с использованием гипербол тяжелее полутора килограмм. Звездочеты падали с крыш, газетчики печатали сенсацию за сенсацией. Белошвейки также порадовались более подходящей для их нарядов погоде.
Казалось, что единственным, кто не воспользовался штрафным летом, был убийца белошвейки и студента-волшебника. После случившегося в «Полутора бегемотах» он как в воду канул. Капитан Моркоу, считающий, что в каждой пословице есть крупица истины, отправил десяток троллей-констеблей с лопатами прочесывать Анк, но самые свежие из найденных ими останков принадлежали к эпохе патриция Обалдигля – при нем воды реки еще можно было назвать жидкими. На деньги, полученные от сдачи откопанных бутылок, было куплено два чайника, очередная мишень для дротиков и персональный табурет для капрала Шноббса, на котором поклялись не сидеть остальные стражники. Покупку партии чернильниц сорвало появление на обоих берегах реки работников Гарри-Короля, недвусмысленно намекнувших, что копаться в городском мусоре, – их работа.
Новых зверских убийств не было – исключая, разумеется, те, что регулярно происходили в «Голове тролля», что в Тенях, – и стражники с облегчением решили, что от них прячется не маньяк, а обычный псих, которому сумели чем-то здорово насолить и белошвейка, и волшебник-недоучка.
Еще в первые дни офицеры Стражи попытались деликатно выяснить, не могло ли иметь место какое-то нелицензированное жертвоприношение – это объяснило бы ассортимент причудливых ножей, имеющийся у преступника. Конечно, возложение людей на алтари и большие причудливые камни было условно запрещено, но оговорка, призванная защитить права демонологов и культистов, позволяла жертвоприносить добровольцев. Среди волшебников попадались увлеченные исследователи, готовые на всё ради науки, в том числе и пожертвовать собой по жребию.
Аркканцлер Чудакулли, услышав такое предположение, только арбалетом у виска покрутил – в момент разговора глава Незримого Университета охотился на перелетающих через университетский сад уток.
– Мои коллеги, конечно, те еще ретрограды, но подобные натюрморты слишком уж древние даже для них, – категорично заявил он. – Я помню лесенки и двери в «Бегемотах», никто из профессоров там не протиснется, а студентов мы такой ерунде уже почти не учим. Лучше поговорите с Тупсом, это был его аспирант.
Найти лабораторию высокотехнологической магии большого труда не составило. Конечно, коридоры и лестницы не стали внезапно менее запутанными, но Моркоу, за которым Ангва шла, словно знал планы Незримого Университета наизусть.
На пороге неразборчиво подписанного рунами факультета – Ангва могла поклясться, что причудливые символы вырезали на дощечке просто для красоты – стражникам преградили путь два внушительных чародея, занятых научными изысканиями. Воздух вокруг них уже был маслянистым от накопившейся сырой магии, то и дело раздавалось потрескивание. Моркоу замер и, не переставая улыбаться, жестами посоветовал Ангве прижаться к стене.
– Настоящие оливки – это маслины, а вся та чушь про то, что плод может быть зелёного цвета, – жалкая спекуляция недалекого дилетанта! – ворчал один из волшебников, в малиновом халате. – Как можно приравнивать к настоящей пище то, что еще не дозрело?
– Консервирование превыше жалких потуг природы! – воинственно наставил на него острую козлиную бородку оппонент. – Если бы мы полагались только не нее, то намазывали бы на хлеб молоко вместо сыра и масла. Хотя о чем это я! Мы заливали бы молоком зерна пшеницы!
В невидимом, но ощутимом взрыве октарина, скопившемся в коридоре, тарелки с бутербродами на столах младших сотрудников превратились в миски с мюслями. Весьма аппетитно пахнущими, что бы там ни говорили о еде волшебного происхождения.
– Извините, профессор, – подал голос один из не слишком толстых волшебников, с трудом оторвав взгляд от своего изменившегося полдника. – Завхоз отказывается выдавать студентам мел, пока ему не предоставят расчет его расхода по учебным планам. А вы знаете, как студенты звереют, когда нет мела. Они могу даже снова потребовать… ну… чтобы им читали лекции.
– Какой еще учебный план! – вскричал волшебник в малиновом. – Магия – это искусство! Когда же этот обыватель поймет…
– Чушь! – перебил его волшебник с козлиной бородкой. – Сам факт того, что магию изучают в Университете, означает, что она – наука!
– У-у… – попыталась вмешаться Ангва, но её немного сбитое спонтанным метаморфозным взрывом сознание обратилось к волчьей речи, а не человеческой.
– Профессор Заболтаникус, доцент Кривоуст! – радостно поприветствовал «разряженных» спорщиков Моркоу. – Отличный день, не правда ли? Профессор Тупс у себя?
– Да, да, отличный денек, – почти хором ответили оба спорщика, делая по шагу назад и позволяя стражникам пройти.
– Молодой Тупс заперся у себя и не выходит даже на главный обед, – сообщил тот, что в малиновом.
– Дверь его лаборатории не пропустите – перед нею гора коробок от клатчской пиццы, – добавил другой. – Парень совсем свихнулся и ничего другого не ест.
Стражники успели пройти через коридор, до следующей, куда более понятной таблички, когда спор за их спинами возобновился с удвоенной силой.
– Дай угадаю, они только что сообразили, что в чем-то согласились? – мрачно пошутила Ангва.
– Скорей всего, – и не подумал иронизировать Моркоу. Коробка от пиццы смялась под его ногой. – Мы пришли. Я, кажется, еще не знакомил тебя с профессором Тупсом?
Девушка честно попыталась припомнить это имя среди тех, которыми Моркоу представлял ей СОТНИ людей. Звучало знакомо, но и только. Она отрицательно помотала головой.
– Какое упущение с моей стороны, – расстроился воспитанник гномов. – Он выдающийся деятель передовой магии! Я думал пригласить его на вечер викторин в «Ведре», чтобы он немного объяснил ребятам о колдовстве и суевериях, а еще о том, почему многие из них нужно оставить в прошлом… Но сейчас, пожалуй, не лучшее время.
Лаборатория Думминга Тупса, вход в которую с некоторым трудом удалось откопать за грудами картона, больше походила на прибежище алхимика. Или учителя математики – из тех, что не слишком хорошо знают свой предмет и потому пишут на расставленных тут и там досках чушь, вроде: «2+1=6,4» или «А что, если параллели пересекаются на хвосте черепахи?!» В отгороженной деревянной ширмой с ласточками части лаборатории жужжала и посвистывала громада причудливого механизма, похожего на дитя пианино и семафорной кабины, работающего от мельницы. На одном из выступов агрегата сидел плюшевый мишка.
Среди натянутых на колышках проволок и грифельных досок бродили трое сутулых помятых субъектов. Тупсом, по вычислениям Ангвы, должен был быть тот, что уже начал нагуливать профессорский жирок. Именно к нему Моркоу и обратился.
Где-то после пяти наводящих вопросов и трех замечаний о погоде молодой профессор сумел оторваться от своих размышлений и понять, чего, собственно, от него хотят. Не то, что бы он казался от природы рассеянным, больше походило на то, что он пытался укрыться подальше от дурных мыслей. Ангва еще раз оценила количество непонятных формул тут и там и решила, что Тупс относится к тому типу умных людей, которых выбивают из строя непредвиденные события. Зная о своем уме, такие люди всегда начинали чувствовать вину, ведь верили, что могли как-то предотвратить беду. Погружение в исследования до ужаса походило на одержимость господина Ваймса патрулированием, когда преступникам удавалось скрыться от закона и нанести второй или третий удар. Хотя командор верил не в ум, а в опыт. Тупс даже стал Ангве немного симпатичен.
Она ему, видимо, тоже, потому что, с трудом оторвав взгляд от улыбки капитана Мокоу и заметив, что в лаборатории дама, волшебник принялся сдвигать ногой в угол присохший к полу кусок пиццы.
– Джим Кабачок с самого начала был ориентирован на изучение передовой магии, – подтвердил молодой профессор. – Кроме обязательных лекций он посещал только мои семинары, а с третьего года проводил здесь, у досок или за Гексом, каждый свободный час. С жертвоприношениями или такими неточными вещами, как гадание по внутренностям, он дела не имел вовсе.
– Я знаю, что студентам не положено покидать Университет, – вмешалась Ангва, вызвав у Тупса прилив крови к щекам и ушам. – Но все помнят про дыру в заборе. У вашего студента не было неприятностей в городе? А может, наоборот – появились новые друзья? А может, он начал вести себя неподобающе для волшебника?
Профессор тут же гордо вскинул голову и попытался выпятить подбородок.
– Кабачок не нарушал обетов магического братства, если вы на это намекаете! Он был человеком прогрессивной магической науки. Даже вел семинары со студентами школ при гильдиях, чтобы объяснить им суть современной магии. Единственными его страстями были магия и вычисления!
– Я вам верю, – поспешила утихомирить профессора сержант. Заступающийся за репутацию своего студента Тупс походил на готового взорваться воробья. Впрочем, дело могло быть и в том, что неловкий разговор завела дама.
– Возможно, он работал с вами над тем исследованием, про которое писали в «Правде»? – Моркоу указал на приколотую к стене передовицу с заголовком «Сенсация! Учеными Незримого Университета обнаружен Круглый Мир!» – Фамилии ваших ассистентов не назывались, но я не думаю, что кто-то смог бы устоять и отказаться от участия.
– Да, он очень помог с точной калибровкой ретранслятора, – оживился профессор. – Гекс всё норовил взять точку обзора поближе к земле… – тут он забавно сморщил нос, нахмурился и крикнул одному из студентов: – Алан, кто-то поменял мышиную кровь в пипетке над ключ-порталом?
Студент, видимо, Алан, оторвался от своей доски и заозирался, явно забыв, что в лаборатории не один.
– У бедного Кабачка не могло быть врагов! – заверил стражников Тупс. – На вашем месте я обратил бы внимание на этих чокнутых почитателей богов. Вырезание у очень …мм… жизненно активной женщины очень женских органов, – он бросил взгляд на Ангву и покраснел окончательно, – или глаз, это по части культистов, а не волшебников. Если написанное в газетах правда… Вы должны учитывать, что волшебники не коллекционируют части чужих тел в маленьких амфорах. А если кому-то что-то и вырезают, то там на месте и используют. Но ведь никаких котлов и октограмм на месте убийств вы, я так понимаю, не нашли?
Выбираясь из лабиринтов Незримого Университета, стражникам пришлось переждать еще одну взрывоопасную дискуссию – на сей раз о том, какое вино можно подавать к баранине.
– Это самый короткий и безопасный путь! – заверил Моркоу Ангву, вынимая у нее из волос сбежавшую с стола волшебника-секретаря ложку.
Опрос жрецов ничего не дал. Служители разрешённых, условно разрешённых, открыто не преследуемых и подпольных религий все, как один, заявили, что им нет смысла убивать волшебника. Хотя где-то треть после допроса, проведенного Детритом, признала, что ритуальное жертвоприношение девственника в их обрядовой книге значится.
Две ложи Призывателей демонов Абокралепсиса – расколовшиеся на почве вопроса санитарной обработки алтарей и орудий – попытались взять на себя убийство белошвейки, чтобы привлечь неофитов. Но Игорь Стажи, после проведения реконструкций со всеми желающими, категорично заявил, что прежде культисты в лучшем случае тренировались на кошках.
Даже уверения Великого магистра одной из ветвей в том, что матка и глаз являются ритуальными приношениями при первом призыве полудюжины их несвятых покровителей, не убедило Стражу.
По крайней мере, одну из загадок разговор с профессором Тупсом прояснил. Перепуганные убийством владельцы «Полутора бегемотов» совершенно забыли рассказать служителям закона о том, что комнату наверху регулярно арендовали желающие побольше узнать о магии студенты. Ваймс лично отправился на очередное собрание, которое ученики гильдий решили провести даже несмотря на смерть лектора…
Магия была предметом скользким, сам факт её безусловного существования оскорблял верующих, чудеса чьих пророков резко начинали казаться не такими уж и впечатляющими, да и алхимиков нередко выводило из себя то, как всевозможные эликсиры пренебрегают законами природы. Если добровольный лектор принизил труд какого-нибудь скорняка или зубодера, из числа слушателей, тот вполне мог затаить обиду.
Еще поднимаясь по лестнице, командор услышал звон посуды и почувствовал запах прокисшего пива. И то, и другое мало подходило собранию, наполненному взаимными подозрениями. Разве что покойный Кабачок сумел насолить всем, и теперь его слушатели праздновали.
Толкнув дверь, Ваймс увидел, что все горизонтальные поверхности комнаты заняты молодыми людьми. И молодыми гномами. Молодых троллей не было – но, должно быть, только потому, что лестница их не выдержала бы. Одежда на собравшихся была самой разной – от почти нового, щегольского сюртука с кожаными заплатами на локтях, выдававшего в своём владельце подмастерье законника или счетовода, до заштопанного, перешитого и перелицованного одеяния бледного парня с опилками в волосах.
Судя по всему, командор вломился на самые обычные поминки. Первые несколько секунд собравшиеся осоловело таращились на возникшего у них на пороге стражника. Потом кто-то икнул, и оцепенение спало. Парень с кожаными заплатами на локтях медленно поднялся, нервно пригладил волосы и поинтересовался:
– Чем мы обязаны визиту городской стражи?
От командора не укрылось то, что несколько сидящих к двери спиной парней принялись стаскивать что-то со стола вниз, рассчитывая, что представитель власти отвлёкся и ничего не видит. Но сегодня Ваймсу было не до обычных мелких нарушений, сопровождающих молодежные сборища, и он предпочел ничего не заметить.
Глава стражи чувствовал, что стал свидетелем чего-то важного, но совершенно не представлял, чего именно. Поэтому командор решил действовать своим обычным методом: оперся плечом на дверной косяк, одновременно изображая небрежную расслабленность и перекрывая собравшимся единственный выход, и достал из кармана окурок.
– Шумно сидите, – сообщил он подмастерьям и выразительно посмотрел себе под ноги. Это должно было означать, что его прислали хозяева, опасающиеся за сохранность мебели. В таком тихом трактире, как «Бегемоты», такое объяснения вполне могло бы сойти за правду. – Зашел проверить, что у вас да как, чтобы потом лишний раз подниматься не пришлось.
К сожалению, ученик законника оказался отличником.
– Не говорите ерунды, сэр, – он снова пригладил волосы и вцепился в лацканы своего сюртука. – Вы – сэр Сэмюэль Ваймс, глава Стражи. Вряд ли старина Хьюберт уговорил вас заглянуть сюда и напомнить нам о приличиях за полкружки пива. Вы пришли поговорить о Кабачке? У нас совершенно законное собрание клуба любителей теоретической магии и нам нечего скрывать! Да, парни?
Он обвел собравшихся взглядом, в котором так и читалось: «Ну же! Мы ведь обсуждали, что делать, если сюда заглянет чужой!» Ваймс, переживший две революции и пару мелких заговоров, узнавал такие прищуры и поджатия губ даже пьяным и через стену.
– Да, сэр, спрашивайте нас о чем угодно! – наперебой подтвердили совсем не подозрительные заговорщики.
Парень с опилками в волосах даже ударил по столу небольшим деревянным бруском, на одной из сторон которого что-то вырезал перед самым приходом командора, и вопросил у потолка:
– Кто мог сделать такое со стариной Кабачком? Он был отличным парнем.
От Ваймса не укрылось, что деревяшку резчик в последний момент повернул, чтобы скрыть от него сторону, над которой работал.
«Студенты и подмастерья, – мрачно перечислил он, – из разных слоёв общества. Собираются, чтобы обсуждать ерунду, которая никакого значения ни для одного из них не имеет. Готовы к приходу Стражи и – о, боги – у них есть свой гравёр. И стопка бумажных листов под столом. И куча чернил, если все эти пятна на их руках не заразный грибок. Только не очередной заговор по свержению ненавистного тирана. Я был уверен, что после войны с Клатчем самые горячие головы должны были остыть…»
Наученный множеством бесед с таящимися бунтовщиками, Ваймс натянул на лицо самое непроницаемое выражение и принялся слушать складный рассказ о том, как члены клуба собрались почтить память товарища, и том, как они собираются встречаться и дальше, чтобы обсуждать рассказанное Кабачком. Были упомянуты мотивы магических знаков-оберегов в искусстве и даже свод законов, к которому приложил руку какой-то древний чародей. Любители теоретической магии хорошо подготовились.
@темы: "Своё", "Плоский мир", "Кроссовер", "Фанфики", "Fandom Kombat"
-
-
01.04.2016 в 02:12читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:12читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:13читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:16читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:16читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:17читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:18читать дальше
-
-
01.04.2016 в 02:18читать дальше
-
-
01.04.2016 в 17:26А не было у вас ссылки на скачку, я длинное с экрана разучилась читать))
-
-
01.04.2016 в 21:51Специально перечитала Холмса, в попытке "поймать" стиль изложения. Раньше мне его заметить как-то не удавалось, хотя все говорили, что этот стиль есть) Серьезно подозревала, что у меня просто нет чувства языка - но обошлось))
А не было у вас ссылки на скачку, я длинное с экрана разучилась читать))
Этот фик был закончен за 12 минут до конца выкладки, какие там файлики для скачивания) Но да, жалко, что мы их не успели, люди просили. Можно было задним числом сделать хотя бы на работы второго левела, но для этого надо было чтобы кто-то их перевычитал(((( Вот даже работы к себе с конца тащить начала - чтобы оттянуть момент поиска блошек.
-
-
01.04.2016 в 22:05Придецца найти время и перекопировать в тхт себе.
-
-
01.04.2016 в 22:12Я его сейчас на фикбук перетаскиваю. Вроде там есть система скачивания.
-
-
01.04.2016 в 22:15я забыла что ты там уже есть
-
-
01.04.2016 в 22:28А я есть)))